Начиналось лето. Всюду цвел чубушник. На лужайках, среди дубняка, уже розовели пионы. Источали нежный аромат ландыши. На сухих полянках начала распускать свой ярко-кирпичный с крапинками венчик лилия даурская, а берега ключей стали лиловыми от цветущей хохлатки гигантской. Зацвели лимонник, актинидии, бархат, виноград амурский.

Капланов с наслаждением наблюдал цветение природы. Все казалось важным и интересным: и первые поршки молодых рябчиков, и нерест ленков в реке, и лёт желтых и синих махаонов, когда они роями собираются на сыром песке, и зацветание багульника.

По плану научных исследований Капланов должен был теперь заняться изюбром.

С появлением мошки в конце июня изюбры перекочевали к вершинам гор, где было прохладнее и чаще веял ветерок. Воду они находили в падях и поэтому перестали спускаться в долины. С биноклем и фотоаппаратом шел за ними Капланов на бескровную «охоту». Он изучал образ жизни животных, их питание, узнавал, какие растения были излюбленным кормом изюбров.

Изюбр оставался одним из основных промысловых зверей края, и в задачи заповедника входило быстрее восстановить его поголовье.

Два главных врага были у изюбра в тайге — волк и браконьер. Но там, где появлялся тигр, волки обычно исчезали. А тигр истреблял много меньше изюбров, чем волки. Притом способ охоты тигра был таков, что он не распугивал изюбров.

Нередко бродили по тайге и стаи домашних собак, которые также нападали на изюбров и особенно на их молодняк — «сайков». Летом население таежных поселков не считало нужным кормить собак, даже охотничьих лаек, надеясь, что они сумеют прокормиться в тайге.

Но самым страшным врагом изюбра был, пожалуй, все-таки браконьер.

В дореволюционное время охотники на лыжах «заганивали» изюбров по глубокому снегу и у живых зверей вырезали хвосты, сушили их и сбывали в Китай, где они использовались в виде приправы к кушаньям как деликатес. Искалеченных изюбров бросали на произвол судьбы, и те обычно погибали. Капланову рассказывали, что только двое охотников за зимний сезон добывали здесь двести оленьих хвостов.

Китайские купцы покупали также желчь медведя, сухожилия ног изюбра, мускусную железу кабарги, усы и челюсти тигра. Китайско-тибетская медицина высоко ценила все это как лекарственные средства, и большой спрос на них заставлял безжалостно истреблять диких животных.

Но чаще всего изюбров уничтожали из-за пантов. В пантовку быков подкарауливали на солонцах и у берега моря, куда изюбры приходили солонцевать. С помощью собак их загоняли в море, потом набрасывали арканы и убивали, чтобы срезать панты, или держали до отрастания рогов, а потом все равно уничтожали.

Раньше у промысловиков в большом ходу были «лудевы», изгороди, которые тянулись на многие километры и имели лишь несколько узких проходов. В этих проходах находились замаскированные сверху ловчие ямы. В них попадались изюбры, кабарга, косули и другие копытные звери.

Факты хищнического истребления животных в дальневосточной тайге не раз с возмущением приводил Арсеньев.

Он писал, что в лудеве, которую он осматривал, было двадцать две петли, в четырех петлях оказались мертвые кабарожки: три самки и один самец. Промысловики оттащили самок в сторону и бросили на съедение воронам. На вопрос, почему бросили пойманных животных, они ответили, что только самцы дают ценный мускус, который можно продать в Китае по рублю за штуку. Что же касается мяса, то и одного самца с них довольно, а завтра они поймают еще столько же. По словам промысловиков, в зимний сезон они убивают до ста двадцати пяти кабарожек, из которых семьдесят пять процентов — маток.

«Грустное впечатление вынес я из этой экскурсии, — заключил Арсеньев. — Куда ни взглянешь, всюду наталкиваешься на хищничество. В недалеком будущем богатый зверьем и лесами Уссурийский край должен превратиться в пустыню».

Капланов часто задумывался над этими словами Арсеньева. Он сам убедился в серьезных последствиях варварского отношения к природе.

Мало стало и соболя в Сихотэ-Алине. Сейчас он встречался здесь лишь одиночками под самым хребтом, среди россыпей гольцов, больше в западной стороне заповедника. А ведь когда-то дальневосточная тайга славилась соболем.

Вылавливали его здесь всякими способами. Лишь при одной промысловой избушке стояло до пятисот соболиных ловушек-кулемок. Промысловики ежедневно обходили их, настораживали, ставили петли. Иногда ловили беременных соболей, так как их эмбрионы считались целебными.

Переселившиеся сюда староверы, кроме лова в капкан и петлю, применяли еще гон. Идя по следу соболя, находили место, где он прятался. Приставляя сеть к дереву или норе, выгоняли соболя стуком или выкуривали. Нанайцы ставили на соболя луки-самострелы.