— А вы говорите, кошмар! — выдохнул дон Гомес. — Пожалуй, я остановлю свой выбор сразу на ней. Впрочем, покажите других.

— Стыдитесь! — прошипел дон Альфонсо, с трудом отводя взгляд от красавицы хиндустанки. — Вы, христианин!..

— Но ведь нам уже так и так не избежать своей участи, — возразил дон Гомес. — И придётся стать отцами малюток, которых они нам родят.

— Участь участью, но умейте скрывать… — прошептал дон Альфонсо и вдруг, неожиданно для самого себя, добавил: — Да уж показывайте других.

— Это Афсанэ, что по-персидски значит — сказочная, — продолжал Мухаммед, и вторая девушка открыла своё лицо. У неё были жёлтые глаза и чувственный рот, но в лице небольшая дисгармония. — Она из Шираза. Очень красиво поёт.

— Нет, я пока оставляю свой выбор на первой, — сказал дон Гомес, видимо, решив, что третья окажется ещё менее красивой. — Иди сюда, моя милая, сядь рядом. Ты случайно не говоришь по-испански?

Он взял Гириджу за руку и усадил подле себя.

— А это Нукнислава, — представил Мухаммед третью девушку. Она не спеша открыла лицо, и голубые глаза её посмотрели на испанцев с таким нескрываемым вызовом и презрением, что дон Альфонсо кашлянул и приветливо посмотрел на персиянку.

— Странное имя, — произнёс дон Гонсалес, очарованный и красотой, и внешней неприступностью девушки. — Откуда она?

— Точно не знаю, — ответил Мухаммед. — Какая-то славянка. Это у них так оканчиваются имена. Её привезли в подарок Тамерлану послы от хана Тохтамыша.

— Те, с которыми он играл в шахматы и, обыграв, не дал того, чего они просили?

— Они самые.

— Кажется, сеньор заведомо знал, кому какая девушка достанется, — сказал дон Гонсалес, подходя к Нукниславе и беря её за руку. Та вытянула свою руку из руки испанца, но не резко, а довольно вежливо, уголки губ её чуть дрогнули в надменной усмешке.

— Моя лучше всех, — обнимая за талию хиндустанку, остался доволен дон Гомес.

— Весь нехитрый скарб этих красавиц здесь, в тюках и сундучках, — продолжал Мухаммед. — Слуги останутся при них. Теперь перейдём к следующему вопросу.

— Прямо так сразу и перейдём? — спросил дон Гомес.

— Я не о том, о чём вы подумали, — улыбнулся Мухаммед. — Я о другом. Великий сеньор только что отбыл из Баги-Чинарана. Он перебирается в другой сад, где дворец обширнее и богаче, ведь гости продолжают съезжаться. Сегодня вечером, сразу после второго намаза, там, в саду Баги-Нау, соберётся большой дастархан. Великий сеньор хочет вас видеть и приглашает принять участие в пиршестве. Распределив окончательно между собою наложниц, вы их приведёте туда. Если вы снова опоздаете и мне придётся опять брать вину на себя, гнев Тамерлана уже ничем нельзя будет смягчить, и мне проткнут ноздри, проденут в них бечёвку и будут таскать по всему Самарканду, как человека, не справившегося со своими непосредственными обязанностями.

— Ещё раз простите нас за прошлый случай, — прижимая к груди ладонь, извинился дон Альфонсо. — Уверяю вас, ничего подобного более не случится. Мы теперь очень осторожны в приёме пищи.

— Хорошо, — кивнул Мухаммед. — И последнее. Вино.

— Что — вино? — спросил дон Гомес.

— Приготовьтесь, что сегодня от всех гостей дастархана будет требоваться уменье выпить очень много вина без закуски. Чашу за чашей станут подавать прежде, чем разрешат приступить к еде.

— Ничего себе! — удивился дон Альфонсо. — Из нас троих — только дон Гомес пьющий. У дона Гонсалеса от вина болит печень, а я пьянею от одного небольшого стаканчика. Дон Энрике и направлял нас в надежде, что в мусульманской стране нам не придётся бравировать уменьем пить.

— Ничего не поделаешь, такова традиция, — развёл руками Мухаммед. — Когда пьют за великого сеньора, каждый из присутствующих на дастархане должен осушить до дна предложенный ему кубок.

— О Святая Дева! — сокрушался дон Альфонсо. — Нет, нет, я лучше притворюсь, будто у меня снова расстройство кишечника.

— Мы же договорились… — встревожился Мухаммед.

— Ах ты! Мы же не можем вас подвести! Не волнуйтесь, всё будет в порядке. Только как же всё-таки быть с вином!

— Не знаю, не знаю… Теперь я вынужден покинуть вас. После первого намаза за вами придут, чтобы перевозить вас в сад Баги-Нау. Ну, до встречи.

Глядя вслед уходящему Мухаммеду Аль-Кааги, дон Альфонсо вновь тяжело-тяжело вздохнул и промолвил:

— Вино! Ну это ж надо!

Велик был сад Баги-Чинаран, но ещё больше — недавно возведённый, так и названный «новым садом» Баги-Нау. Высокая и длинная стена окружала его с четырёх сторон, на каждом углу — башня с зубцами, длина каждой стороны стены — треть фарасанга. Сад состоял из самых разнообразных деревьев, но высаженных с особым расчётом — в одном углу сада пахло так, как пахнет в садах Лахора и Дели, в другом — как в рощах Шираза и Исфахана, в третьем — как в зарослях Мазандерана, в четвёртом — как на душистых склонах Кавказских гор. Были здесь и багдадские уголки, и сирийские, и ангорские, и армянские.

Посреди Баги-Нау плескались волны широкого искусственного озера, по которым скользили большие белоснежные балхашские лебеди и маленькие разноцветные китайские мандаринки, будто ненастоящие, будто выполненные рукой прихотливого мастера, плавали хохлатые сибирские крохали и зеленоголовые алтайские кряквы с розовыми клювами; а вдоль берега, в зарослях, расхаживали красавцы фламинго, привезённые с озера Чалкар-Тенгиз, и длинноносые красные сайхунские каравайки с зелёными крыльями, белые колпицы с плоским, как лопатка, клювом и чёрные аисты памирских предгорий.