Слушая её, маленький Тимур даёт себе слово запомнить всё, что услышит, он понимает, как это важно. Он даже знает, что уже неоднократно видел этот сон, знает, что, когда просыпался, в памяти не оставалось и следа от бабушкиных предсказаний. Только хрипловатый голос и ощущение тепла и любви, исходившие от бабушки.

Получится ли в этот раз?

Мальчик Тимур закрывает глаза, чтобы сладко заснуть там, в тёмной юрте далёкого детства. Эмир Тимур открыл их, чтобы, посмотрев вверх, увидеть над собой висящую в воздухе змею. Он среагировал мгновенно, вскочил на четвереньки и крикнул:

— Не спать!

Остальные приходили в себя медленно.

— Не спать, не спать! — кричал эмир, внимательно следя за тем, как истязатели, собравшиеся там, наверху, выдвигают шест с извивающейся на нём змеёй. Гюрза? Эфа? Гадюка? Им мало тарантулов и каракуртов, теперь они решили перейти с яда насекомых на змеиный яд!

И что они там ещё бормочут наверху?

Над краем ямы появилось несколько голов, и все вместе они истошно шептали:

— Тише, тише!

Шест со змеёй на конце стал опускаться в глубь ямы. Проснувшиеся арестанты повскакивали со своих мест и встали, прижавшись спинами к глиняным стенам.

Тимур внимательно следил за шестом и первый отметил, что змея не шевелится. Они что, решили забрасывать яму дохлыми змеями? И сразу вслед за этой мыслью его кольнула догадка — это не змея.

А сверху продолжали ползти голоса:

— Тише, тише!

«Так это карачак», — удивлённо и неуверенно подумал Тимур. Так называлось специальное тюремное устройство по добыванию из ямы заключённых, которые сами не в состоянии двигаться.

— Что вам надо? — негромко, но отчётливо спросил торчащие наверху головы Тимур.

— Опоясывайтесь, господин, опоясывайтесь! — последовал ответ.

Вскоре все семеро пленников, облачённые после купания в чистые халаты, ели чечевичную кашу с бараниной и запивали горячим чаем.

Хозяин юрты, небезызвестный Мубарек-бек, сидел во главе стола, но сам ничего не ел, а лишь посасывал мундштук кальяна. Ему было лет пятьдесят, у него был вид бывалого и даже свирепого человека. Красавцем его трудно было назвать — два рваных шрама, один на лбу, другой на щеке, обезобразили его лицо. Но не душу, о чём свидетельствовало то, что он был способен помнить сделанное ему добро.

Свойственно было ему и великодушие. Благодарность он испытывал только лишь по отношению к эмиру Хуссейну, а от ужасающего сидения в тюремной яме спас всех, кто там находился. Если освобождение Хуссейна Алибек мог понять и отчасти простить, то вызволением из неволи Тимура Мубарек-бек навлекал на себя не только бешеный гнев хозяина селения Махан, но и, возможно, месть всесильного чагатайского царевича.

Когда первый голод был утолён и недавние пленники осоловело развалились на чистых кошмах, Тимур задал великодушному спасителю мучивший его вопрос.

— Спрашиваешь, зачем я это сделал? — спокойно переспросил Мубарек-бек.

Лежавший рядом эмир Хуссейн удовлетворённо похлопал себя по вздувшемуся животу и засмеялся:

— Добро, надо делать добро, брат мой названый! Добро сделанное всегда к человеку возвращается.

Хозяин юрты провёл чёрным пальцем по шраму, рассекавшему щёку, а потом по второму, рассекавшему лоб.

— Не ищи объяснений глубоких и таинственных, такие поиски не рождают ничего, кроме недоверия.

Разумными показались Тимуру слова Мубарек-бека, и он в знак понимания и согласия склонил голову.

— Вы — враги Али-бека, Али-бек — мой враг, значит, вы — мои друзья. А иметь возможность выручить друзей из беды и не сделать этого... — Мубарек-бек сделал движение рукой, заканчивающее мысль. Потом он продолжил говорить. — Позволь мне дать тебе совет, — обратился он к Тимуру.

— Выслушаю со вниманием.

— Ты молод, но уже недоверчив. Прирастая годами, удержись от того, чтобы прирастать недоверием.

— Благодарю тебя, Мубарек-бек, и за спасение, и за совет. Скажу ещё вот что: сегодня мой дом — седло моего коня, но настанет время — и мой дом станет велик, и ты должен знать, что в этом доме ты будешь первый гость.

Пожилой туркмен совершенно серьёзно кивнул в знак согласия. Он и не подумал отнестись к самоуверенной речи молодого степняка как к пустой похвальбе.

Через два дня, когда пленники Али-бека несколько окрепли, Хуссейн и Тимур решили, что пора покинуть гостеприимный кров Мубарек-бека, по крайней мере для того, чтобы не навлечь на него гнев Ильяс-Ходжи и самим не подвергаться лишней опасности быть захваченными людьми царевича. Спаситель честно им сказал, что, если перед его становищем появится чагатайская конница, он не сможет их защитить и вынужден будет выдать.