– Так поговори с доктором насчет успокоительного. Лучшая жизнь через химию.

– Не поможет. Посмотри на меня. Вся моя жизнь в унитазе. Каролин меня выгнала. Я почти не вижу детей. Я убил девушку. Я не могу так больше жить.

Удивленный, Джон спросил:

– Это какой шаг?

– Что?

– Знаменитые двенадцать шагов анонимных алкоголиков. Который из них? «Бесстрашная моральная инвентаризация», угадал?

– Знаешь что, Джон? Мне не нужны твои долбаные подлые комментарии. Я говорю серьезно.

– Не сомневаюсь. И что ты предлагаешь?

– Пока не знаю. Видел бы ты меня сегодня, как я прятался на боковых улочках, чтобы Саттон не заметил и не узнал, где я работаю. Это все на нас надвигается. И что за ирония: я годами пил, чтобы стереть свою вину, и все, чего я достиг, это повернуться и убить еще кого-то.

Джон покачал головой.

– Господи, Уокер. Ты себя обманываешь. Ты пьешь не потому, что чувствуешь себя виноватым. Ты пьешь потому, что ты пьяница. Подумай. Признание ничего не изменит.

– Ты неправ. Я знаю, что я пьяница и я разбираюсь с этим. Это что-то другое. Я хочу быть честным со своей жизнью. Я хочу что-то исправить. Ты нашел способ жить с тем, что мы сделали. Я нет. Я хочу избавиться от этого груза.

– Хорошо для тебя. Идеально. Но твои так называемые поправки положат мою задницу прямо на сковородку.

– Не обязательно.

– Что за хрень? Как ты сможешь признаться и не потащить за собой меня?

– Я справлюсь. Ты тут ни при чем.

Джон, казалось, развеселился.

– Как ты себе это представляешь? Ты приходишь к копам и сдаешься. Рассказываешь им, что ты сделал, теперь тебе очень жаль и ты хочешь исправиться?

Он встал и изучал Уокера, дожидаясь ответа.

– Ты никогда не сможешь это исправить. Это невозможно. Мы с тобой увязли. Эта маленькая девочка мертва.

– Этого могло не случиться, если бы ты прочитал этикетку.

– Ты прекратишь когда-нибудь это дерьмо? Я читал. Я говорил тебе тысячу раз. Все принимают валиум. Таблетки по десять миллиграммов, это ничего особенного.

– Подумай еще раз.

– Ладно. Можешь сделать это частью своей подачи.

– Я сделаю.

– Так чего именно ты надеешься достичь в своем лихорадочном желании облегчить душу?

– Мне нужно найти способ жить с самим собой. Это все, что я говорю. Я хочу исправить то, что мы натворили.

– Жить с самим собой? Ну, это не продлится долго. Мы говорим об убийстве, за которое тебя приговорят к смертной казни. Ты этого хочешь?

– Конечно, нет. Если бы был другой выход, ты не думаешь, что я бы им воспользовался?

– Как ты собираешься иметь дело с полицейскими? Они будут поджаривать твою несчастную задницу до следующего вторника, пока ты не расскажешь все, что происходило.

Не нужно быть гением, чтобы понять, что ты действовал не один. Они захотят, чтобы ты назвал имена, и мое единственное в списке.

– Я уже говорил, что ты тут ни при чем.

– Да, при чем, придурок. Я при чем с той минуты, когда ты откроешь свой долбаный рот, чего я тебе говорю не делать.

– Может быть, я смогу договориться. Я расскажу то, что знаю, если они не будут меня заставлять говорить о ком-то еще. Только моя часть.

– Прекрасно. Просто замечательно. Могу себе представить. «Дорогой агент ФБР, я согласен обвинить себя, но хочу быть честным по отношению к другому парню.» Так не бывает. Не с этими ребятами. У тебя нет никаких рычагов давления. Я — единственная вещь, которую ты можешь продать. Как только ты сдаешься, ты повернешься и сдашь меня тоже.

Тон Уокера изменился.

– Ты забыл, что это была твоя идея.

– Моя идея? Что за чушь? Это был идиотский план Судьбы.

– Но она его не осуществила и Кредо тоже. Это ты все обдумал...

– В то время как ты делал что?

– Я делал, что ты мне говорил. Ты всегда командовал. Это было твое шоу, с самого начала.

Теперь приходится платить. И мне нелегко.У меня жена и дети. Как ты думаешь, что с ними будет, если я пойду в полицию?

– Поправка. У тебя были жена и дети. Теперь у тебя есть дерьмо. Ты живешь в вонючем мотеле и ужинаешь шоколадками. Каролин выгнала тебя вон.

Джон сделал нетерпеливый жест.
– Ой, да ладно. Никому нет дела. Что ей известно?