Шрифт:
– Вы курите?
– спытаў ласкавы голас. Сьледчы падсунуў адчыненую папяросьнiцу.
– Не, - адказаў Антось. Ён ня зводзiў вока з вады. "А што каб раптам схапiць i выпiць? А пасьля... што будзiць, нiхай будзiць", - думаў Антось. Гэткую нагла-зухаватую ў коранi перасек каўказкi твар. Антосева левая рука, быццам для пацьверджаньня небясьпекi, памацала там, дзе зыходзiлiся ногi. Страх уваскрос новым болем.
Гарбуз пачаў гаварыць.
– Может быть вам неизвестно... Советская власть самая лучшая и самая гуманная в мире. Первой и преимущественной заботой этой власти - человек. Это совершенно понятно, ибо самые порабощённые слои эту власть для блага своего и тех которые придут позже. Следовательно не было и не будет у нас заботы большей, чем та, которую ощущаем для человека. Но исходя из этого, не должны мы забываць и другую сторону того столба, на котором построена первая и самая могущественная социалистическая страна в мире. Эта другая сторона наша полнейшая и крайняя преданность нашей родной коммунистической партии, нашему правительству и в первую очередь нашему вождю, великому и мудрому учителю, отцу всех народов мира, товарищу Сталину...
Настаўнiцкi голас спынiўся. Аўтамат i тут, дзе ня было паслухмяных нявольнiкаў, што пры згадцы дыктатара пачалi-б аддана плёскаць далонямi, зрабiў вытрыманы перапынак.
– У многих из нас есть ещё отрицательные пережитки прошлого, которые следует уничтожить и выбросить как нам чуждые и вредные, - прадаўжала лагодным басам шарманка.
– Это сделать изумительно легко. Да!
– падчыркнуў кручканосы гарбуз, - изумительно легко. У вас тоже эти пережитки есть. Они у вас, конечно, не по вашей вине, ибо вы жили в обществе, где человек человеку был волк. Понимаете? Человек человеку врагом был. У нас наоборот: человек человеку есть самый лучший друг. Видите как у нас? Стало быть, если каждый из нас есть другом каждому другому так и последовательно мы должны быть наибольшими друзьями. И наиболее преданными нашей власти. Ибо кто же, если не она, наша власть, ощущает для нашего блага наибольшую заботу? Вы должны полностью довериться вашим местным руководителям, активистам, коммунистам, не иметь никаких секретов, наоборот - навстречу им идти. Да, навстречу! Видите ли, как это просто и изумительно легко? Вы, может быть, не понимая наших порядков, каким то образом попали в шайку врагов советской власти, злобных клеветников. Может быть, вы хороший человек и раньше никто не раз'яснил вам советских порядков, не дали вам возможность увидеть полноту, красоту и гуманную справедливость советского мира. Так я вам сейчас и предлагаю эту возможность. Признайтесь, что вы делалi советской власти большой вред, назовите нам тех людей, с которыми вместе работали и я вас уверяю, что советская власть, которая есть самая лучшая и гуманная в мире, простит вам и как родной отец или мать станет заботиться о вас и откроет вам дверь благополучной жизни.
Шарманка спынiлася. Пстрыкнула запальнiчка й над сталом падняўся круг дыму. Гэта ня быў той дым, што рэзаў лёгкiя дзяручым смуродам карашкоў.
Рука падсунула Антосю шклянку вады. Ня верачы, вязень зiрнуў на нямую маску й адно пасьля ласкавага "выпите, пожалуйста" сьмяглыя вусны прылiплi да берагу шклянкi. Нiколi, мусiць, за цэлы свой куртаты век не адчуваў Антось такой вялiзнай асалоды. Трыма цi чатырма вялiкiмi глыткамi вада апынулася ў дзяцюковым страўнiку. Зь вялiкiм смакам Дзяркач аблiзаў асьвежаныя вусны й спанатрыўшы новапрыбыўшыя сiлы ў цэлым арганiзьме аж раўней сеў на крэсьле.
– Сейчас вас отведут в камеру, - гаварыў сьледчы.
– Советую вам хорошенько передумать всё, что я здесь сказал и следующим разом не только самому признать все акты вашей вредительской работы, но и выдать всех ваших поплечников. Нет нужды убеждать вас в том что вас ожидает если не сделаете как вам советую.
Антось ня ведаў колькi прайшло часу як з допытаў вярнуўся. Дзесь па калiдоры, за гэным вочкам часта адчынялiся дзьверы, каротка гудзеў голас, а Дзяркач шнураваў ушыр i ўдаўжкi камэры, чакаючы калi зноў яго выклiчуць. Спрабаваў спаць, але, задрамаўшы, прачынаўся ад нясьцерпнага холаду, уставаў, бегаў, хукаў у рукi, дрыжэў-калацiўся. Пасьля, здвалася, няскончанай вечнасьцi, адчынiлiся дзьверы каморы й вартавы загадаў: - А ну-ка давай, с вешчамi!
Дзяцюк зiрнуў на вартавога, вочы прабеглi па пустой каморы. Зь якiмi "вяшчамi"? Забралi-ж амаль голага, не далi навет з бацькам разьвiтацца. У знаёмай яму ўжо канторы кручканосы гарбуз сядзеў за сталом. Калi вартавы зачынiў дзьверы, ён коратка сказаў: - Вы сейчас пойдёте домой. Лишь подпишите эту заявку, что никогда и ником не будете говорить о том, что здесь происходило. Поняли?
Напалоханы й зьняможаны Дзяркач чакаў чаго iншага, але не таго, што чуў i бачыў. Няйнакш сьледчы выдумаў нейкi дрэнны жарт. Зноў непрадугледжанае пачнецца. Цi зможа ён высьлiзнуць з гэтай новай, няведамай пасткi?
– Ну чего стоиш? Разве по-русски не понимаеш? Что с тобой?
Сьледчы падсунуў яму паперку й палажыў збоку ручку. На паперцы было нешта напiсана, але колькi нi намагаўся Антось прачытаць, - а парасейску ня ведаў добра, - лiтары скакалi, дваiлiся. Дом, цяпло, мiска сытнай стравы, вось што, быццам сонца, зазьзяла на цёмным у апошнiя днi Дзеркачовым гарызоньце. Ён навет ня памятаў, калi падпiсываў тую паперку.
Цi раз пазьней Антось разважаў пра нядужасьць i вытрымаласьць фiзычную. I часта прыгадваў як гэным часам, калi адчынiлiся перад iм дзьверы на волю, лягла зноў сонечная й прывабная дарога да роднае хаты, адкуль узялася тая моц, куды сплыла тая вялiкая нядужасьць. Спачатку хiстаўся як п'яны, але па меры таго як аддаляўся ад быўшай вiльлi Вiлiнскага, цяперашняга гнязда "народнай уласьцi", раўней ягоны крок, дужэў арганiзм, сьвяжэла змучаная галава. I паволi, вельмi паволi вярталiся на месцы ўсе пешкi, конi й каралеўскiя фiгуркi жыцьцёвай шахаўнiцы.
Перш за ўсё Антось спасьцярог, што на сьвеце панавала прыгожая, марозная зiмовая ранiца. Усё, здаецца, выглядала бязь зьмен. Людзi, каторых бачыў на вулiцы, каля станцыi, а пасьля i ў вiлах Глыбоцкайi Докшыцкай, дзе Гiбiшына крама раскашэлiлася, займалiся штодзённымi, патрэбнымi справамi. Праўда прыватны гандаль скончыўся, крамы пазачынялi, адзiн калiшнi каапэратыў, цяперашнi "горпiшчапромторг" гудзеў натоўпам. Народ вылiўся ў даўгi хвост чаргi, што цягнуўся аж да калiшняга "пастарунку палiцыi панствовай". Антось мяркаваў, што пэўне нешта важнае давалi. А мо хлеб чорны...
I ўсё-ж у Антосевых вачох жыцьцё выглядала накш, чым раней. Зьмена магла адбыцца ў яго самога. Вазьмi, прыкладна, гэных людзей у чарзе. Цi мала каторы думае, што калеючы на марозе за кавалкам хлеба, ён на дне нядолi апынуўся. Але цi каторы зь iх зьведаў тую камору, дзе апошнiмi днямi калеў Антось, цi хто зь iх ведае пакуты, волю страцiўшы?
Гэтак думаючы, iшоў Антось, не наважыўшы яшчэ што рабiць. Так звычайна захоўваецца арыштант, што пачынае на волi першыя крокi ставiць. Дзяркач сустрэўся лоб у лоб з Тодарам Кмiтам.