Уже через неделю сигнал о "найденном москвиче" поплыл к "партнеру" в Осло; пять дней назад на дежурство в рядах Кузнечного и Некрасовского рынков, цветочном магазине в Ботаническом Саду встали сотрудники Комитета... Вчера, когда Синти самолично занесла букет подготовленных в лаборатории КГБ роз в кабинет Вудроффа, в Управлении с умилением слушали ее поздравление юбиляру.

Блеер вернул рюмку на стол и задумчиво потер подбородок:

– Расшифровку завтра почитаем. Да, кстати, если с рыженькой будет что-то получаться, то надо как-то раскрыться перед ЦРУ, кто именно из русистов был нами куплен. Иначе влепят черную метку всем двадцати, и дальше университетов им будет не подняться. Напомни мне потом, - повернулся он к заму.

– Хорошо, - кивнул тот, и забросил в рот розовое полукружье докторской.

– И еще...
– Блеер устало потер глаза, - Стунжасу из этих пятисот пятидесяти рублей выпишите премию. Рублей, эээ... сто. За артистизм.

20 марта, понедельник, полдень,

Москва, Кремль, объект "Высота".

После завершения реконструкции в Кремле Брежнев почти перестал появляться в своем кабинете на Старой Площади: небольшом и аскетичном, прокуренном еще трубкой Сталина.

Посмеиваясь, Ильич объяснял:

– Здесь третий этаж повыше того пятого будет, а я люблю высоту, - так к комплексу под крышей Сената приклеилось это название - "Высота".

Главный кабинет страны просторен, словно баскетбольный зал. За стеклами было облачно; рассеянный дневной свет стекал на город с равномерно белесого неба. Из окон было видно не много: зеленая крыша Арсенала надежно закрывала город, лишь МИД и высотки Нового Арбата обозначали присутствие столицы.

Впрочем, собиравшимся в этом кабинете было не до видов Москвы. Из семи сидящих за столом шестеро были членами Политбюро, но сегодняшний вопрос был не по линии этого конклава гражданской религии. В том был не осознаваемый никем из них плюс: ошибочно когда-то приняв, что общественные науки являются столь же объективными, как и естественно-научные, руководители СССР собственноручно заточили советское общество в жесткий каркас нелепых условностей и тем отсекли великое множество разумных решений. Эта мировоззренческая ошибка со временем стала для страны фатальной - развязать какой-нибудь важный узел стало возможно лишь вынеся обсуждение во внеидеологическую плоскость, но такое было возможно далеко не всегда.

Сегодня, однако, был как раз тот самый редкий случай, и даже Суслов, похоже, это понимал.

Леонид Ильич занял место во главе уходящего вдаль стола; справа сел Андропов, за ним Устинов и Огарков; по левую руку расположились Суслов с Пономаревым и Черненко. За рабочим столиком у стенки, под портретом Ленина, открыл блокнот для стенографирования начальник шестого сектора Общего отдела ЦК (его расшифровка сегодняшней беседы ляжет потом в "особую папку", а сама стенограмма будет уничтожена в присутствии двух свидетелей).

– Ну, что, - Генеральный обвел всех острым взглядом; в последнее время его глаза почти перестали подергиваться пеленой ленивого бездумья, - все успели осмыслить?

Он вопросительно приподнял тяжелую бровь на маршалов: до тех закрытый пакет с недвусмысленным грифом "сов. секретно особая папка" и, словно того было мало, с добавлением понизу "без письменного разрешения Ген. секретаря не вскрывать", добрался позже всех.

– Так точно, - молодцевато отрапортовал Огарков; Устинов кивнул, подтверждая слова своего ершистого подчиненного.

Министр обороны был скорее задумчив, чем встревожен: все же к мысли о существовании предиктора он был готов с января, с падения спутника. Начальнику Генштаба пришлось тяжелей - вчера, когда он возвращал пакет фельдъегерям, то вид имел откровенно бледный.

Собравшиеся не понаслышке знали, что Брежнев умен и цепок, пусть это порой и не вязалось с обликом этакого добряка. Да и речь его бывала невнятной и путаной только по форме. По сути же он, напротив, умел формулировать задачи ясно, жестко и четко. Вот и сейчас, пусть дикция еще немного подводила, но Генеральный был предельно собран и конкретен:

– Товарищи. Со всеми фактами вы теперь знакомы. Кто этот Объект и откуда он взялся обсуждать не будем - сейчас это будет без толку, только языками впустую почешем. Юрий Владимирович разберется, я в этом уверен. Но использовать получаемые сведения нам как-то надо, иначе величайшая глупость получится. А вот для того, чтобы использовать их с толком, нам надо решить, с кем все же мы имеем дело: с нашим, пусть и заплутавшим, советским человеком, со случайным попутчиком или с врагом. Исходя из этого мы и будем в дальнейшем строить свою работу и с этим, кхм, феномэном, и с исходящими от него сведениями. Юрий Владимирович, - Брежнев выдержал паузу, а рука его тем временем дернулась и словно бы сама собой поползла направо, к выложенной на краю стола сигаретной пачке. Это своеволие было обнаружено им лишь когда в губы вдруг ткнулся фильтр - это стало для него приятной неожиданностью. С видом "ну что ж теперь поделать, не возвращать же?", он чиркнул спичкой, с удовольствием затянулся и продолжил уже заметно более мягким тоном: - Вы дольше всех работаете по этому делу. Я хорошо знаю, сколько внимания вы этому уделяете и какие немалые силы сюда бросили, - Леонид Ильич со значением посмотрел на председателя КГБ, - вы дольше всех и чаще всех обо всем этом думали. К каким же выводам вы пришли?

Андропов развел ладони в сторону и подался вперед:

– Товарищи, это - не враг. Однозначно. Объем переданной нам критически важной информации зашкаливает. Одно только полное раскрытие всех, я подчеркиваю - всех разведсетей всех противников чего только стоит. А фактура для успешных вербовок ключевых персон в работающих против нас организациях? Мы всего за год получили в области разведки и контраразведки долгосрочное стратегическое преимущество, которое останется с нами на десятилетия вперед. Даже если завтра наши контакты с Объектом по каким-то причинам прервутся, то уже одного этого достаточно для того, чтобы быть спокойными за будущее нашей страны: все внешние угрозы для нас сейчас как на ладони.