сердца.

Ванин заметил в кармане красноармейца фронтовую газету. Не спрашивая

разрешения, вынул ее, развернул и перво-наперво прочел "От Советского

Информбюро".

– - Неплохо, -- заключил он.

Потом отыскал информацию о действиях союзников. Она была, как всегда,

очень скудна.

– - А ну, посмотрим, что они делают! Много ли ярдов отмахали?
– - и лицо

его приняло дурашливое выражение. Прочел нарочито громко, словно декламируя:

– - "Продвижение войск союзников в Италии, Лондон. Штаб войск союзников в

Северной Африке сообщает, что ввиду плохой погоды и произведенных

противником разрушений на фронте английской 8-й армии операции

ограничивались действиями патрулей". Ничего себе воюют. Штаб загорает где-то

в Сахаре, а войска в Италии ждут, когда дождичек перестанет... А нам и

плохая погода как будто впрок. Опять Первый Украинский больше ста населенных

пунктов освободил вчера.

– - Сравнил! Так то ж мы!..
– - не выдержал красноармеец, которому, судя

по выражению его лица, такое сопоставление показалось даже оскорбительным

для Красной Армии.

Сенька не стал спорить со своим случайным собеседником.

– - То, что они неважные вояки, давно всем известно, -- охотно

подтвердил он.
– - Но тут, дружок, если пораскинуть умом, другое вытекает:

они, союзнички-то наши, черт бы их забрал совсем, не торопятся еще и потому,

чтобы мы побольше повоевали с немцами да силы свои поистратили. А кончится

война, они тут как тут: извольте-ка подчиниться нам -- у нас сила

сохранилась!..
– - Сенька скорчил страшную рожу, пытаясь изобразить Черчилля,

и ему, кажется, удалось это.--Дураки они!.. Разве сталь не становится

прочней от огня!
– - закончил Ванин и, гордый, торжественный, начал прощаться

с бойцом.
– - Ну, ладно, будь здоров, приятель!
– - весело сказал он, явно

довольный тем, что повстречал такого горячего единомышленника в оценке

поведения союзников.

Самой интересной, однако, была третья встреча. Идя прямиком, по

бездорожью, Ванин вдруг заметил, как на поле шевельнулся сноп соломы. Почуяв

в этом недоброе, он снял с плеча автомат и стал медленно и осторожно

подходить к подозрительному месту. Вскоре он различил полу не в меру длинной

потрепанной немецкой шинели и, надувшись, отчаянно крикнул:

– - Хальт!.. Хенде хох!..

Сноп отлетел в сторону, и перед Сенькой предстал замурзанный, тощий и

перепуганный фашист. Он послушно задрал вверх руки, глядя на Сеньку

маленькими слезившимися глазами. Губы его, синие от холода, мелко дрожали.

– - Какой же ты., жалкий!..
– - сквозь зубы процедил Ванин, с величайшим

презрением осматривая врага.

Коротким, привычным движением вскинул автомат. Подняв его на уровень

побледневшего от безумного страха лица немца и вдруг вспомнив что-то, быстро

опустил оружие. Гоняя под скулами желваки, Ванин прохрипел:

– - Счастье твое, фриц!.. Попался бы ты мне в другом месте!
– - повесив

автомат на плечо и показывая рукой в сторону Веселой Зорьки, он резко

скомандовал: -- Ком!.. Ком!.. Шнель, говорю, ну!..

Немец понял и послушно зашагал вперед, все время оглядываясь.

– - Да не трону!.. Топай! Ишь как смерти-то боится!..

Перед этим Сенька обыскал пленного и нашел в его кармане небольшой лист

бумаги, наполовину исписанный.

"Гуров переведет, что там написано", -- решил он.

Ванину не хотелось возиться с немцем, но он все-таки довел его до

Веселой Зорьки и сдал инструктору политотдела.

– - "Языка" привел вам, товарищ капитан, из нашего тыла!..-- сказал

Сенька и, передав найденный в кармане пленника недописанный лист, попросил:

– - Переведите, товарищ капитан. Любопытно, что он там накропал...

Гуров перевел конец письма.

– - "На всем пути отступления от Белгорода, -- жаловался кому-то немец,

– - наша дивизия несла большие потери. Солдаты хотели как можно скорее

перебраться на правый берег Днепра. Каждый считал, да и командиры в этом

уверяли, что спасение возможно только там, за рекой. Офицеры говорили, что