Шрифт:
– Только по Триаде траур не объявляйте, - произнес Эмхир.
– Люди не поймут.
– Разумеется, - отозвался Гицур, тяжело вздохнув.
Он казался постаревшим, черты его словно потемнели и обозначились резче. Но сильно подавленным он не был: смерть Рух принесла ему облегчение, хотя он старался этого не показывать.
– Так все же правдой было то, что написали нам про птицу Рух?
– спросил он.
Орм пристально посмотрел на Сванлауг. Нойрин чуть пожала плечами и отвернулась.
– В письме, конечно, ложь, - сказал Орм, - но отчасти оно верно.
И он рассказал про странствующий оазис, Рух и краткие превращения, которые испытали они со Сванлауг.
– И речи не было о том, чтобы захватить власть, - подвел итог Орм.
– Мы никому не рассказали, потому что знали, что нас неправильно поймут. Даже Эмхир не знал. Но автор письма каким-то образом разведал.
Сванлауг прерывисто вздохнула: змеею в ее душу заползало подозрение о том, что это Лиггар написал письмо, поскольку кроме него никто не мог знать правды о Рух. И он же, как выходило, убил писаря. Одно только не сходилось в этом выводе: когда убили писаря, Лиггара уже несколько дней как не было в городе.
– Если нас хотели рассорить, - произнес Гицур, - то добились результата ровно противоположного.
Сванлауг с сомнением взглянула на Гицура, но говорить ничего не стала.
– Будем жечь сэрэх и просить прощения у Девяти, - сказал Эмхир.
– Нашей вины тут нет, - возразил Гицур.
Эмхир поднял брови:
– Если бы не Сванлауг, мы бы так и смотрели, как охотники шаха убивают птицу.
– Они ведь к нам приезжали, - произнес Орм, - просили, чтобы мы ее поймали. Мы не дали разрешения.
– Вот, кстати, теперь нам только остается ждать, что скажет шах, когда узнает о том, что случилось, - Эмхир покачал головой.
– Так они же действовали в наших землях без разрешения, - сказала Фьёрлейв.
– Да и вообще, может быть, это Рух убила их, а не мы.
– Может быть, - протянул Эмхир.
В душе его царило хрупкое спокойствие. Он понимал, что Рух могла вернуть им то, что они, отреченные, давно утратили, но он не желал этого так сильно, чтобы это искать и печалиться, узнав о смерти птицы. Она ему ничего не дала, потому он ничего не потерял, в отличие от Орма и Сванлауг, которые на несколько счастливых мгновений смогли почувствовать себя не отреченными, но полноправными нойрами. Единственно, чуть тревожило Эмхира то, что Рух могла быть их Духом-покровителем. Доказательств этого он не увидел, покинутым Духами Севера себя не почувствовал: ничего не изменилось, по крайней мере, за прошедшие часы. Хотя смутные сомнения оставались.
«Бесполезно бороться с судьбой. Кроме горестей, Рух ничего бы нам не принесла», - думал Эмхир, глядя на грустную Сванлауг.
_____
* Свадебный обряд предполагал предварительно прислать подарок - по древнему обычаю - блюдо, любое, в зависимости от социального положения жениха. Если он по каким бы то ни было причинам раздумывал брать в жены указанную девушку, он должен был прислать деньги или что-то еще: «наполнить блюдо». Если родители невесты на его предложение изначально хотели ответить отказом, они могли либо сразу не принять дар, либо отослать блюдо обратно. Об этом подробнее писал виконт Ллара ир Фрисх.
** Милостивыми называли только Мейшет, Вириде и Амру.
*** (о ищущая/ищущий) - так обращались ко всем, кто приходил в Храм.
Глава 15
...А все ж судьбы измены
Не раз оплачет он и вероломство жен,
Дивясь, как гибнет синь под чешуею пены
Иль вихря черного дыханьем поражен.
(Гораций)
Не прошло и недели, как шах западного Царства узнал о том, что произошло между его людьми и Гарванами из-за Рух. Он не преминул отправить посольство в Гафастан, требуя отдать останки Рух вместе с телами охотников. Он просил и возмещения за то, что Гарваны не отнеслись к погибшим с должным уважением, что шах счел попранием обычаев. Гарваны отвечали, что сам шах нарушил запрет охотиться на Рух и этим сильно оскорбил Гафастан. Случившееся было поводом к началу войны, которая сулила Гафастану большие потери, а Западному Царству - конфликт с Эрмегерном, под покровительством которого все еще находилась Триада. Посольство ушло ни с чем, но тогда сам Орив ин-Наар ах-Дуу решил отправиться в Гафастан. По старой памяти побаиваясь Гарванов (которые ехать в его царство отказались), он указал, что, если с ним что-то случится, его войска нападут на Триаду и не оставят от нее и камня на камне.
Церемониями, связанными с приездом шаха, занимались жрецы, Вестники и местная знать из усгибан и айдутов. Гарваны лишь следили за тем, чтобы никто не нарушал законов и не вредил Этксе.
Орив ин-Наар ах-Дуу, шах Западного Царства, вступил в Гафастан, сопровождаемый длинной процессией из своих воинов, знати и рабов.
Безжалостно ярко светило солнце, украшения участников процессии сверкали, богатые одежды ловили шероховатые блики. Шаха несли в открытом паланкине. В знак того, что он не боится гафастанцев, Орив ин-Наар отослал всех телохранителей в конец процессии, оставив лишь троих следовать впереди. У главной площади его паланкин обступила пестрая толпа девушек, которых служители Вириде и Амры отобрали из числа самых прекрасных, что только были в Гафастане, не взирая на их происхождение. Девушки протягивали шаху посланные Вириде дары: кто-то - блюдо с цветами, иные - россыпи винограда, некоторые тянули тарелки с редкими для Триады яблоками. На нескольких блюдах в теплых цветах мешались розы, персики и виноград. Шах добродушно поглядывал на эти подношения, не торопясь ничего выбрать и больше внимания обращая не на дары, а на девушек.
Правящая Четверка стояла на балконе Высокого Дома Вестников, откуда наблюдала за процессией. В середине стояли Гицур и Эмхир, рядом с Эмхиром щурила глаза Сванлауг, подле Гицура притаилась Фьёрлейв. Прочие Высокие Гарваны, пожелавшие видеть шаха, смотрели со стен Этксе.
Эмхир разглядывал процессию, медленно продвигавшуюся к центральной площади, реку людей, заполнявшую улицы, по которым процессия уже прошла, и думал о том, что все эти люди, что простые горожане, что удостоившиеся чести предлагать ин-Наару осиянные дыханием Вириде дары, для самого шаха - не более чем пыль под ногами, которая поднимается в воздух, попадает в глаза, оседает на одежде и только тогда и только тем привлекает к себе внимание. Место ее - вне роскоши дворцовых стен, - на камнях улиц и в ветре пустыни, на просторе, которым эта пыль порождена и где ей должно навеки остаться.