Он стал возлагать венец на голову царя, и тому пришлось наклониться и даже слегка присесть, потом венчал Катерину. Они шли по церкви гуськом: впереди священник, за ним Пётр с Екатериной. Шествие замыкали свидетели — Макаров, царица Прасковья, Пётр принудил, и царевна Наталья. Полагалось быть ликующему церковному хору, множеству поздравляющего молодых народа. Но они шли в молчании, слышалось только недовольное сопение царя, которому хотелось поскорей завершить обряд.

Наконец отец Ювеналий разлепил губы и жидким тенорком прогундосил:

— Слава тебе, Боже, слава!

— Слава тебе, Боже, слава! — подхватили свидетели.

— Боговенчанных царей и равноапостольного Константина и Елену призываю в молитвенное ходатайство к брачащимся Петру и Екатерине, равно и великомученика Прокопия, приведшего двенадцать благородных жён от радостей земных, от одежд их брачных к радостям небесным...

— Слава тебе, Боже, слава! — теперь провозгласили уже все шестером.

Ритуал продолжался без задорин. Переменялись перстнями: Екатерина получила массивный золотой перстень супруга, свободно болтавшийся на её пальце, её же серебряный был Петру узок. Так женской слабости, олицетворяемой серебром, передавался мужественный дух злата.

— Венчаю вас в плоть едину, и да ниспошлёт вам Господь плод чрева благодатный, восприятие благочадия на все времена.

Церемония закончилась. Отец Ювеналий и свидетели по очереди поздравляли новобрачных. Было церемонное целование, было и вольное: Пётр на радостях впиявился в Катеринины сочные губы не по храмову обычаю.

Впрочем, всех отпустило и все размякли. Более всех был весел сам царь. Скинул-таки ношу! Тяжка она была, но теперь всё позади. И он наконец обрёл себе женщину и жену по давно вымеренной мерке. Он не заглядывал в её прошлое, не воздвигнул между ним и собой плотную стену, хотя, разумеется, был о нём достаточно сведан.

Он нуждался в настоящем и в будущем. То, что было прожито, было изжито и поросло травой забвенья. Ему, как и любому его подданному, нужно было обрести счастие. А в этой своей ипостаси он и был всего только подданным. Подданным любви и счастия, как какой-нибудь плотник, либо солдат, либо корабельщик...

— Вознаграждение емлешь, отче Ювеналий, — и Пётр подал ему золотой крест и кошелёк с дукатами. — И ничего не опасайся — обороню. Ежели что — скажи дочери своей духовной, — и царь оборотился к ней. — А теперь, Наташа, поди распорядись: устроим у меня пирок малый. Большой же пир с торжеством — после одоления турка и посрамления саптана.

Воодушевлённый, он снова обнял Катерину. Теперь уже свою перед Богом.

Глава третья

ВИВАТ, ГОСПОДА СЕНАТ!

Стефан Яворский — Петру

Великому государю, царю и великому князю Петру Алексеевичю, всеа Великия и Малыя и Белыя России самодержцу, богомолец твой государев Стефан, митрополит рязанский, Бога молит и челом бьёт... об отдаче по милости вашего царского величества на Пресне двор с хоромы и садом и верхней пруд для московского моего жития. И за вашу такую превысочайшую царскую малость, чего я, богомолец ваш, и не достоин был, по премногу благодарен и челом бью. Но понеже той верхней пруд, который был мне отдан, есть безрыбной, и рыба в нём не живёт для тины великой, и сам в себе мал и мелок, того ради молю ваше царское пресветлое величество повели мне, грешнику, до указу своего царского величества владеть Красным прудом...

Д. М. Голицын, киевский губернатор — Петру

Всемилостивейший царь, государь. Получил я ваш, государев, указ, в котором изволите писать: послан капитан-порутчик в Белгород, велено ему паттоны (понтоны) вести оттоль чрез Киев в армею, которые немедленно мне исправить, ибо зело нужно надобно, чтоб те в последних числах апреля тем стали... Писал я о паттонах в Белгород, чтобы оныя с великим поспешением отправлены были в Киев...

Г. Ф. Долгоруков — Петру

Премилосердый государь. По получении дву указов вашего величества... с общаго з генералом Янушом и с князем Голицыным, и з гетманом коронным з господином Синявским для диверсии из Украйны хана крымского и выгнания из здешнего краю з Буджацкой ордою ханского сына и воеводы киевского с изменником Орликом, который обретаютца недалеко Белой Церкви, господин генерал-лейтенант князь Голицын з девятью драгунскими полками и з двемя пехотными, Ингермонланским и Астраханским, и с волохами и казаки, отправили, куда також и полских около петидесят хоронгвей посланы дабы тем походом диверсию хану в Украйне учинить и из здешнего краю выгнать... А в Ясы, государь, не послали для того, дабы тем не дать Порте подозрения и не принудить бы турок чрез Дунай скорого и сильного в Волоскую землю приходу, по которое время наша армия не в случении. И ежели, государь, даст Бог, наша пехота со всем скоро сюда счастливо прибудет, то, чаю, лутче, государь, в то время всей нашей кавалерии марш иметь к Дунаю, где намерен неприятель мост делать, дабы оных о той реке удержать, куда таком и всей нашей пехоте надлежит за оною следовать. И ежели, государь, даст Бог, можем во времени то учинить, то не токмо волохов и мултян, но и всем краем по Дунай за Божией помощью овладеть, что неприятель принуждён будет или полезного нам миру искать или вовсе пропадать...