С утра в ослепленной солнечными лучами столовой он с нетерпением ждал и надеялся, что сейчас дверь распахнется, и Стелла впорхнет, точнее, величаво въедет на своей карете. Они тотчас встретятся приветливыми взглядами и улыбнутся друг другу как старые знакомые.

«А впрочем, какие же мы старые… Всего-то несколько раз виделись, а кажется, что давным-давно. Нет. Мы новые знакомые! Но и первую встречу нельзя забывать – без нее не было бы последующих и сегодняшней».

Когда она слишком задерживалась, в его томительной душе закрадывались терзаемые неизвестностью мучительные сомнения. Но они тут же таяли при ее лучезарном появлении. После знакомства с ней он ощущал в своем сердце ее незримое постоянное присутствие и был благодарен ей за это. Да он и не пытался скрыть своих полыхающих чувств. Теперь его взбудораженная душа просто упивается сладостной мыслью, и какая-то внутренняя сила словно толкает его навстречу тайным желаниям.

Ежедневные богатые романтическими эмоциями свидания завораживали их и, словно дружеские письма после трепетного прочтения, заносились в кладовые памяти для многократных повторений во сне и в… разлуке. Он ее чувствовал и заранее пугался, когда мысленно уносился в будущее. Даже когда всё вроде бы выглядело прекрасно, на небе светло, в душе чисто и ясно, в сознании Джонни иногда закрадывались черные мысли. Но он их гнал прочь.

– Никто и ничто нас не разлучит, – твердил он как молитву и верил в это, однако сомнения и предчувствия всё чаще напоминали о себе, поскольку для этого уже созревали серьезные основания.

Уловив удобный момент, Стелла часто бросала на него смущенно-приветливые взгляды. А он, замирая от небывалой радости, отвечал ей ласковой, совершенно незаметной для непосвященных влюбленной нежностью. Она с взволнованным трепетом ловила каждый чувственный посыл его открытого сердца и взора, а поймав, уже с нетерпением ждала следующего. Он стал для нее тайным и самым верным другом, с его появлением она ощущала себя благодарно-счастливой от одного его присутствия, от непосредственного соприкосновения не только с ним, но и с его светлыми неудержимыми мыслями. А когда они всё же разлучались перед сном, то она не испытывала страха за свое будущее; от волнительного предчувствия нарастающего приближения чего-то возвышенного и сладостного ею овладевали совсем иные эмоции. И всё это благодаря неугомонному Джонни, к нему она питала самые искренние чувства, о которых не догадывалась ни одна душа на свете. Он же, когда вдруг терял нить почти неиссякаемого вдохновения и увлечения, то сразу терялся, иногда испытывал какую-то беспокойную дрожь, но старался не выдавать внутреннего тревожного состояния. Одно ее присутствие, отдельные фразы и даже молчание казались ему на редкость многозначительными и выразительными. Он тут же вдохновлялся и со всей страстью заряжался новыми замыслами.

Они так сильно подружились, что вскоре познакомились и их наблюдательные родители. Отец Стеллы, мистер Трауб, высокий мужчина крепкого телосложения, с прямым длинным носом и строгим взглядом, оказался полицейским, мать, худенькая, с приятной внешностью и светскими манерами блондинка, – домохозяйкой. Когда Джонни впервые увидел мужественного папу и его сверкающую бритую голову, невольно родился экспромт: «Если жизнь держится на волоске, то на чем же держится она у лысых?»

Предусмотрительная чета Трауб уже дважды приглашала к себе Джонни: беседовали, угощали его, и, судя по всему, он выдержал испытание, раз они не возражали против его общения с их дочерью.

Узнав об этом, отец Джонни пригласил семью Трауб в гости. Джонни со Стеллой вместе листали журналы, женщины на диване занимались чем-то своим и привлекли в свое заманчивое общество любопытную Кэт. А мужчины сначала поближе познакомились за чашкой кофе, затем с нескрываемым удовольствием подымили сигарами, после чего, как истинные англичане, перешли к серьезным разговорам:

Мистер Крег начал с вопроса:

– А как вы относитесь к прогрессу и цивилизации?

Собеседник открыто высказал свою позицию:

– Стремление цивилизации оторвать человека от его исконной среды – это самое настоящее безумие. Нужны разумные пределы, крайняя осторожность, особенно когда мы вмешиваемся в непонятные нам законы природы или появляемся там, где до этого не ступала нога человека. Я твердо убежден, что международному сообществу надо выделить такие места на планете и строго-настрого запретить человеку появляться там. Да, да, разрушительной цивилизации там не место.

У Крега сразу обозначилась складка на переносице. Продолжая листать очередной журнал мод, Джонни уже вполуха включился в их разговор.

– Почему? К чему такая предосторожность? – спросил его отец, заманивая гостя в череду бесконечных вопросов и ответов.

– Даже если везде – и прежде всего по нашей глупости – погибнет всё живое, то пусть хоть там сохранится жизнь.

– С этим нельзя не согласиться. Но агрессивность цивилизованного человека против своих меньших собратьев у нас тоже от природы. Если человек произошел от обезьяны, то откуда в нем такая агрессивность и жестокость? Ведь она зародилась сразу и до сих пор присуща всему живому. Что это – испытание?

Мистер Трауб слегка улыбнулся.

– А ведь обезьяны не убивают друг друга. Может, чрезмерное размножение, нехватка пищи, конкуренция, желание доминировать делают людей агрессивными? Отсюда и конфликты, войны. Возможно, в человеке с рождения заложен некий тайный вирус, который до поры до времени мирно спит или заморожен. Но иногда в нем просыпается импульс к убийству, который срабатывает только при благоприятных условиях, аномальных обстоятельствах. Когда человек понимает, что ему грозит смертельная опасность и он должен во что бы то ни стало выжить, вот тогда он и становится хуже зверя.