Андрей вышел из машины. К нему подлетел куратор из Управления, но Андрей не стал останавливаться, увидев за оцеплением машущего ему обеими руками шефа. Боец ОМОНа пропустил его за ленточку.

– Где?
– спросил Андрей, приближаясь к шефу.

– На пляже!
– коротко ответил тот и добавил: - До тебя ничего не трогали.

Андрей значительно кивнул, чувствуя на себе многочисленные взгляды собравшихся. И тут сзади он услышал женский голос:

– Юрий Николаевич!

Шеф затормозил, медленно оборачиваясь негнущейся шеей. Крикнул омоновцу:

– Пропустите!

И сказал уже Андрею:

– Вдова Алмазного Барона захотела, чтобы ты работал в непосредственном контакте с их семейным адвокатом. Ты ведь уже знаком с Ольгой Нестеренко?

И только тогда Андрей тоже обернулся, хотя сразу узнал этот женский голос, не мог не узнать. К ним шла "семейный адвокат". И сразу сердце его остановилось и пропустило удар. Хорошо, что шеф этого не заметил, потому что ему опять позвонили, и он, отвечая на вызов, быстро отошёл в сторону.

Адвокат Ольга Нестеренко молча приблизилась к Андрею.

– Здравствуй, Девочка Элли, - выговорил он помертвелыми губами, чувствуя, как жизненные силы постепенно возвращаются в него.
– Ты ещё не нашла своего всемогущего волшебника?

– Нет, Железный Дровосек. Не нашла, - ответила она, запрокинула к нему лицо и спросила в свою очередь: - А ты не завёл ещё себе человеческое сердце?

И он, глядя в это лицо, прекраснее которого для него когда-то не было ничего на свете, ответил с улыбкой:

– Иметь сердце на моей работе - это непозволительная роскошь. Ты же знаешь...

Он смотрел на неё, не представляя, что ещё сказать. Наконец, нашёлся:

– Не знал, что ты теперь "семейный адвокат" Серовых...

– Я защищала в прошлом году сына Серова от первого брака, - ответила она.

Тут вернулся шеф и принялся говорить ей комплименты. Она засмеялась, отвечая шефу тем же. Наконец, они опять пошли: шеф впереди, показывая дорогу, Андрей позади всех.

****

Глава, которую можно и не читать, но тогда вы никогда не узнаете, почему Винский потерял друзей.

Дожди здесь шли, как по расписанию - можно было часы проверять.

Дожди начинались ровно в пять вечера и шли час. Потом опять выглядывало солнце, и через двадцать минут - словно бы не было никакого сумасшедшего ливня. Солнце здесь рано вставало и рано садилось на покой, а день длился двенадцать часов. Не успевал Комбат приготовить им немудрящий ужин, состоящий из выловленной в реке рыбы-пираруки, как на небе кто-то поворачивал выключатель, и наступала ночь. Смертельно усталые, они падали в гамаки, намазавшись средством от москитов из листьев и смолы туземных растений, названия которых он, Винский, теперь уже забыл.

В тот вечер Винскому долго не спалось. Он ворочался в гамаке, пытаясь найти удобное положение. Удобного положения всё не было, а было жарко и душно, по заросшему лицу растеклось треклятое антимоскитное средство, свербило потное, вонючее, давно не мытое тело, а в голове крутились, не прерываясь ни на минуту, обрывки давних грёз, старательно забытое мерцание парчи, чёрная пена кружев и заломленные женские руки.

– Хочу цыган, - громко сказал Винский в темноту.

– Да где же мы тебе здесь цыган-то возьмём?
– откликнулся из темноты Док сонным уже голосом.

– Не знаю, - ответил Винский и добавил.
– Душа просит...

****

Цыганки пели. Они плавно ходили по кругу, вздымали над головами узорчатые шали, пёстрые юбки их развевались, смутно обрисовывая стройные бёдра и ноги, лица были горды и самозабвенны, пышные груди колыхались в такт песне. Гитары рокотали грустно, чувственно и нежно, им пронзительно вторили скрипки. Винский ощущал мелодию всей кожей: в этом пении ему чудились дальние дороги, вольная воля и запах ковыльных степей.

Винский не спускал глаз с цыганок, стараясь их сосчитать, а поскольку те двигались по кругу, он начал отсчёт с высокой певицы, грудь которой покрывали нанизанные в несколько рядов золотые мониста - смуглое, царственное лицо цыганки было озарено волнующей и погибельной красотой и, словно бы, заключало в себе много-много женских лиц, знакомых и важных ему когда-то. Скоро, что странно, высоких царственных цыганок в кругу оказалось две, и Винский сбился со счета.

– Двойняшки?
– удивлённо спросил он, оборачиваясь к цыгану Сальвадору, сидящему рядом с ним у костра на охапке веток.