И вот украинцы принялись за искоренение невежества русских:

"Если древнерусская школа грамотности, давая ученикам православное настроение, обучала лишь чтению, письму и пению, то Ростовская школа святителя Димитрия была шагом вперёд, давая изучение греческого и латинского языка, на котором писалась вся тогдашняя наука". Но так ли уж поможет рядовому священнику (не богослову), а тем более жаждущему постижения глубин веры мирянину знание этих иностранных языков? Надолго станут для учащихся бурсы и семинарии эти языки ненавистными предметами зубрёжки. Но сам Димитрий был праведник, аскет, нестяжатель, каких среди украинцев было немного (противоположного толка архиереи - Феофан Прокопович и его круг). К тому же велики были его заслуги как автора "Житий святых", оказавших огромное положительное влияние на всю православную Россию того времени.

А вот какие интересные процессы происходили в среде монашества:

"В одно время в (Троице-Сергиевой) Лавре была половина монашествующих великороссы, другая - малороссиян. Они образовали две партии, несочувствующие друг другу", более того, свидетельствующие о "неприязни двух народностей в составе троицкой братии..." Это разделение не ограничилось только братией Лавры, и оно сохранилось надолго.

Первым великорусским проповедником стал при дворе Елисаветы Петровны Гедеон Криновский, "чуждый риторичности киевских проповедников, манерности в мыслях и слове, ясный, простой, всем доступный, черпавший доказательства не из силлогизмов, а из сердца слушателей... Радостно было также слушателям слышать чисто русскую речь там, где раньше раздавался всегда сильный хохлацкий акцент". К тому времени "грубый деспотизм малороссов-монахов очень уронил это звание в глазах даровитейших студентов". Но особенно русский дух в богословии проявился в жизни епископа Воронежского Тихона и его шести книгах "Об истинном христианстве": "... он менее всего наклонен был показывать фокусы богословской диалектики", которой часто "старались оживить богословие после вредного для него влияния мертвящего духа киевской схоластики..."

Но более всего развело русское и украинское духовенство отношение к государству. Идеал украинца - домик и вишнёвый садочек, идеал русского - могущественная Святая Русь. Украины - народ хозяйственный, русские - народ политический, что заметила даже чуждая русскому духу Екатерина II, сделавшая соответствующий выбор.

Но до падения Империи положение священников оставалось двойственным: живя за счет средств прихожан, они в то же время вынуждены были следить за населением, выполняя полицейские обязанности - рапортовать о волнениях в народе, составлять списки потенциальных рекрутов для армии и прочее. В социальном плане статус священника был неопределённым. Получив классическо-богословскос образование в семинарии, он большую часть жизни проводил, как крестьянин, ибо, не обрабатывая надела, не мог прожить и не мог себе позволить нанимать батраков. Из-за полевых работ не оставалось времени для пастырских обязанностей, чтения литературы, духовного и интеллектуального роста. Недостаток средств заставлял взимать плату за требы, что в глазах крестьян делало священника мироедом, ибо по сравнению с большинством крестьян священник жил в лучшем доме и располагал большими средствами.

Ну, а беды и пороки, с которыми боролась Русская Церковь (особенно архиереи) от своего возникновения и до конца царской России оставались одни и те же: нищета и забитость крестьянства и сельского духовенства, пьянство, недостойное поведение в быту... (см. выше).

Глава 18. В ТИСКАХ ЧИНОВНИЧЬЕ-ПОЛИЦЕЙСКОЙ СИСТЕМЫ

Казалось бы, раз Энгельгардт не был ни председателем колхоза, ни директором совхоза, ни даже фермером или арендатором, а владел землёй как помещик, то ему никакой бюрократ не указ: хочешь - сей рожь, хочешь - персидскую ромашку, хочешь - паши землю, хочешь - обрати её в пустошь. Однако не тут-то было. Как помещиков, так и крестьян тогда совершенно доконала... забота "верхов" о "благе народа", выразившаяся во всё усиливающемся потоке бумаг - законов, распоряжений и обязательных постановлений. Эти бумаги поступали, и по линии бюрократического государственного аппарата, и от земства:

"Конечно, все эти законы, распоряжения издавались и прежде, потому что забота о мужике всегда составляла и составляет главную печаль интеллигентных людей. Кто живет для себя? Все мы, интеллигентные люди, знаем и чувствуем, что живём мужиком, что он наш кормилец и поилец. Совестно нам, вот мы и стараемся быть полезным меньшей братии, стараемся отплатить ей за её труды своим умственным трудом.

Мужик глуп, сам собой устроиться не может. Если никто о нём не позаботится, он все леса сожжёт, всех птиц перебьет, всю рыбу выловит, землю перепортит и сам весь перемрёт".

Насчёт лесов и отношения к ним крестьянина начальство зря беспокоилось. Как раз помещики, вроде тургеневского Николая Кирсанова и те владельцы лесов, каких видел в своих краях Энгельгардт, сводили леса, стремясь как можно скорее получить за них деньги. Крестьяне же, если в распоряжении общины был лес, эксплуатировали его бережно, так, как Андрей Болотов, о котором говорилось выше, хотя они о нём и не слыхали. Лес вырубался в пределах ежегодного прироста, и на освободившемся месте начинались лесопосадки. На отопление собирался хворост, а также засохшие деревья. Иными словами, крестьяне поступали так, чтобы леса хватало и им самим, их детям и внукам.

Точно так же крестьянские общины относились и к водным ресурсам, и к рыбным богатствам. Николай Данилевский описывает стройную систему регулирования ловли осетров, выработанную казацкими станицами на реке Урал. Цель её была в том, чтобы станицы, расположенные на всём протяжении реки, получали равную долю рыбы для вылова, и чтобы не допустить хищнического истребления осетров, чтобы рыбные богатства не уменьшались, а прирастали. До такой организации как лесопользования, так и использования рыбных богатств, которую выработали неграмотные крестьяне и казаки, нашему просвещённому веку ещё очень далеко.

Но так уж устроена жизнь общества в её бюрократическом преломлении, что любое решение власти, даже если оно продиктовано самыми благими намерениями, проходя по инстанциям, вырождается в нечто бездушное, часто бесчеловечное, и свой вклад в это обездушивание и обесчеловечение любых добрых начинаний вносили интеллигенты, особенно специалисты в какой-нибудь узкой отрасли знания. Энгельгардт рассказывает, что у них в губернии была введена должность энтомолога - специалиста по борьбе с насекомыми - вредителями растений. Произошло это так: "В прошлом году у нас какой-то червяк ел лён и так перепугал хозяев, что либералы хотели ещё новых начальников завести, энтомологов каких-то выписать".