Новые специалисты, движимые той же заботой о благе народа, рьяно принялись за дело - разумеется, в соответствии со своим его пониманием: "...а энтомолог сейчас обязательные постановления выдумает, потому что он, как и всякий чиновник, думает, что всё просто и легко решить".

А во что это вылилось на практике? Энгельгардт красочно описывает весь ход подготовки и осуществления этого благородного замысла. Из губернского центра поступает директива, предписывающая запахивать или сжигать возможный источник заразы, места зимовки яичек какой-то мухи - вредителя растений. Казалось бы, мудрое решение, но...

"Энтомолог, конечно, никакого понятия о хозяйстве не имеет. Будет ли гореть жнивье или не будет? Есть ли хозяину возможность в самое горячее время, в страду, запахивать жнивье?.. Ничего этого энтомолог не знает, ничего не понимает, он знает и видит одну только муху".

И это не какой-то разовый акт, недостаточно продуманный, а своего рода система:

"Одна глупость влечёт за собой другую, сейчас - бац!
– обязательное постановление: сеять рожь не ранее 15-го августа. И вот земледельцы нескольких губерний должны, обязаны сеять озимые в известные сроки по назначению начальников".

Читает Энгельгардт одну такую глупую бумагу, другую - и в голове у него невольно зарождается мысль:

"Или уж раз человек делается чиновником, так Господь у него все способности отнимает?"

Убытки от такого "весьма грамотного" руководства со стороны прекрасных, но узких специалистов (то есть "рабов разделения труда" или "профессиональных идиотов", как выражались классики марксизма) могут оказаться не меньшими, чем от умышленного вредительства. Почему?

"Энтомолог видит муху, ему бы только муху уничтожить, а там хоть трава не расти (она и не растёт). Конечно, и против мухи есть радикальные средства - совсем не сеять ржи, изменить принятую систему хозяйства, изменить систему обработки. Человек, у которого голова забита мухами, чиновник, который думает, что стоит только показать, могут легко третировать подобные вопросы, но хозяин должен видеть не только муху, а всё".

Все прославляли либеральные реформы "царя-освободителя" Александра II, а Энгельгардт видел, насколько в итоге их возросли роль и значение чиновничества:

"Я очень хорошо помню старое время, до "Положения", помню ещё то время, когда в хороших домах становой с господами не обедал, а если и обедал, то где-нибудь на кончике стола; помню, когда и исправник, подъезжая к господскому дому, подвязывал колокольчик. Совсем другие порядки тогда были. Без водки, порки, мордобитий полицию среди мужика тогда и представить себе было невозможно. После "Положения" многое изменилось. Исправник стал важным лицом, из города выезжает редко; ни к кому не лезет - неприлично; с мужиком в непосредственное соприкосновение не входит. Исправник теперь, по важности, стал вроде того, что прежде был губернатор; уездные дамы, если он молодой, называют его "notre chef"... Исправник занимается теперь высшими делами. Предположить, что исправник сорвет с мужика трояк, это все равно что предположить, что губернатор возьмет с кого-нибудь четвертную. В каких-нибудь двадцать лет всё облагородилось, отвыкло от ручной расправы, даже становые не те стали, водки многие не пьют, в господских домах приняты, с господами обедают, прямо к парадному подъезду с колокольчиками подъезжают, так что старые слуги, привыкшие к прежним порядкам, только дивуются: "Не те уж господа стали!"

Это - настоящие начальники, а кроме того была масса чиновничьего люда, например, служители почтового ведомства, которые тоже вели себя в деревне как начальники. Энгельгардт с юмором описывает встречу с одним таким чиновником, который принял помещика, занятого по хозяйству и потому одетого в рабочий костюм, за мужика и накричал на него, грозил всякими карами. Узнав же, что говорит с помещиком, сразу осёкся.

"У нас ведь каждый, кто имеет место, кто носит кокарду, считает себя начальством. На что уж начальник железнодорожной станции - и кокарды у него нет, только красная шапка, - а и тот считает себя начальником над всеми пассажирами пришедшего поезда. А генерал какой-нибудь из Петербурга, тот всех считает своими подчинёнными и при случае пушит начальника станции за остановку поезда. Кажется, и жить бы нельзя при таком бесчисленном множестве всякого начальства, но жить можно, если узнать, в чем фортель: ничего больше не нужно, как только самому становиться на время начальником. Закричал на вас начальник станции или почтовый чиновник, вы сейчас к нему: "Ты что!" - непременно отступит и подумает, что вы-то самое начальство и есть. Даже с генералом этот приём хорош".

Легко сказать, помещик-то еще может позволить себе такой "фортель", а каково мужику?

"Словом сказать, помещикам, чиновникам эти новые начальники нипочем, они даже понять не могут, чего тут бояться.

Совсем другое дело - мужик...

Помещик может учреждать у себя в усадьбе ночные караулы или не учреждать - никому до этого нет дела, а в деревне, будь она хотя бы из двух дворов, приказано быть ночному караулу. Мороз ли, метель ли - караульный не должен спать, должен быть всегда налицо, стучать в доску, опрашивать проезжающих. Задремлет человек, отлучится в избу погреться, трубочку покурить... вдруг налетел он.

Помещик может строиться как он хочет, хоть посреди сенного сарая овин ставь - никому до этого нет дела; помещик может обсаживать постройки деревьями или не обсаживать, может иметь кадки с водой или не иметь. А в деревне не так, строиться должен по плану, как начальники требуют, не разбирая, есть ли достаточно земли или нет, удобно это тебе или нет. Хоть под кручей овин ставь, а чтобы было узаконенное расстояние, хоть за версту по воду ходи... Кадки чтоб везде с водой были, счёсков чтоб на печах не сушили, инструмент чтобы у каждого положенный был, чтобы над каждым домом была дощечка с изображением того инструмента, с которым должен выходить на пожар хозяин. Налетел он: тут хлевушок для гусей без дозволения приделан, там амбарушка не на месте стоит, у того берёзки засохли, у того пожарной дощечки нет...

Помещик может отворять или не отворять форточку в комнате для очищения воздуха; может менять или не менять рубаху - кому до этого дело? А насчет мужика строго приказано было избы "студить", как выражаются мужики, то есть растворять по нескольку раз в день двери в избах для очищения воздуха, приказано было для чистоты по два раза в неделю менять рубаху.

А тут новая напасть:

"Ещё летом разнесся слух, что в помощь к прежним начальникам будут заведены ещё новые начальники. Многие радовались этому, в особенности, сидящие на своих унылых усадьбах слезливые барыньки, вечно боящиеся разбойников, поджигателей, грабителей, о которых и не слышно в наших палестинах. Барыни думали, что новые начальники, верхами на конях, будут разъезжать по своим участкам и за всем зрить, наподобие петербургских городовых или, еще того лучше, знаменитых лондонских полисменов. Поезжай тогда без опаски, куда хочешь: ни метелей, ни волков, ни разбойников тебе бояться нечего. Застигнет тебя метель - объезжающий участок урядник выведет на дорогу; напали на тебя волки, прилетит урядник - и всех волков своей шашкой изрубит. О разбойниках и говорить нечего - всех разбойников, воров, конокрадов урядник переловит и в клоповник, куда волостных старшин за недоимки сажают, засадят. Не менее барынь радовались новым начальникам те помещики, которые вечно судятся с крестьянами. В самом деле, есть такие несчастные, которые всё только судятся, так что им и хозяйством заниматься некогда. Всё судятся - и в волости, и у мирового, и у начальников разных. То работники не живут, как ни сделают крепко условие, смотришь, поживет неделю-другую - и убежал; то крестьяне работ не исполняют, возьмутся, например, луг убрать, скосят, всё как следует, копны поставят, а там, смотришь, копны стоят да стоят, и снег уже выпал, а копны всё на лугу стоят; то потравы, то порубы, на подёнщину никто не ходит, ягод и грибов никто продавать не носит, в пастухи никто не нанимается, скот в поле некому выгнать. Ездит барин по судам, а толку всё нет, навоз чуть не до августа остается не вывезенным, у людей всё сжато и свезено, а у него еще не начинали жать. Большую надежду возлагали такие господа на новых начальников: он скрутит мужика в бараний рог, он заставит лентяев работать, он и работников, которые не живут, потому что их плохо рассчитывают, удержит, он потравы и порубы уничтожит, он и на подёнщину ходить заставит, он ягоды и грибы продавать прикажет, он воровство всякое уничтожит, потому что первая забота его будет - охранять собственность".