– Теть Вера, вы когда нормальную дверь для меня прорубите?!

На что бабушка неизменно отвечает:

– А ты не ленись дому, да красному углу пониже поклониться.

– Да куда уж ниже!
– ворчит сосед.
– Я же не карлик какой! Ну, где тут наш хомяк?
– это дядя Миша обращается уже к Ляльке, норовя потрепать её за щеку.
– Смотрю, щеки всё растут!

Вместо Ляльки на его слова вновь отвечает бабушка:

– А чего бы им не расти? Она весь день на улице носится, такой аппетит нагуливает, что ни положи - все смолотит.

– Ну, и молодец!
– не понятно за что хвалит дядя Миша и сует Ляльке в карман сарафана леденцы.

Его леденцы Лялька не любит за сильный мятный вкус и некрасивые фантики с намертво прилипшими к ним крошками табака. И как только сосед уходит, отдает гостинец бабушке. Вот если бы он угощал её шоколадными конфетами! Такими, как "Красная шапочка", например! Или "Мишка на Севере"! Мама на каждый Новый год присылает им эти конфеты среди городских гостинцев, и бабушка всякий раз убирает их в жестяную банку с крышкой, а саму банку ставит на верхнюю полку буфета. Конфеты выдаются Ляльке редко, что называется "по великим праздникам". В другое время добраться до лакомства нет никакой возможности, даже поставив табуретку, а на неё скамеечку. Лялька проверяла.

По словам дяди Миши, он приходит к ним вкусно поесть, а заодно иногда колет дрова или что-нибудь чинит. То забор, то крыльцо. Ну, то есть сначала чинит, а потом они все вместе обедают. Бабушка в такие дни обязательно печет пироги, а супа варит большую кастрюлю. После обеда они все вместе долго пьют чай из пузатого медного самовара. Ляльке быстрее всех надоедает есть и пить, и она уходит к игрушкам. А дядя Миша с бабушкой всё сидят за столом и разговаривают на разные темы. Например, о работе. Бабушка рассказывает дяде Мише всякие интересные случаи. Оказывается, раньше она работала в школе учительницей. И работала даже когда вышла на пенсию. А потом, когда родилась Лялька, сразу уволилась. Её очень упрашивали с работы не уходить, так как бабушка считалась хорошей учительницей. Но она сказала, что хорошей учительницей она уже наработалась, а теперь хочет поработать хорошей бабушкой. По мнению Ляльки, бабушка из неё получилась просто замечательная!

Дядя Миша про свою работу рассказывает вовсе не интересно. Чего интересного в работе тракториста? Бабушка при этом качает головой и укоризненно говорит ему:

– Миша, у тебя же светлая головушка, тебе после школы нужно было обязательно учиться идти! Я же помню, тебе хорошо давались точные науки. И с логикой все хорошо. Попробуй, ведь никогда не поздно!

Дядя Миша на это лишь отмахивается:

– Тётя Вера, вы что, смеётесь? Не буду я с малолетками за одной партой сидеть, позориться!

– А кто тебе мешает на заочном учиться?
– не отстаёт от него бабушка.
– Уже давно бы выучился, так нет, сидит, ждёт чего-то!

– Не чего-то, а кого-то, - отвечает дядя Миша серьезно.
– Я Надьку жду.

Бабушка вздыхает.

– Нашел кого ждать!
– ворчит она.
– Дурищу непутёвую!

И с недовольным видом наливает дяде Мише ещё чаю. Но Лялька-то знает, ворчит бабушка только для вида. Ей нравится желание дяди Миши ждать какую-то непутёвую Надьку, иначе она бы ему и чая не налила, и пирожки на тарелку не подкладывала.

– А ещё, - продолжает дядя Миша, - как же я уеду без хомяка?
– и выразительно смотрит на Ляльку.

– Я - птица-синица, а никакой не хомяк, - возражает Лялька и демонстративно утыкается в книжку.

– Для кого птица, а для меня - хомяк!
– ухмыляется сосед.

– Ой, Миша, жениться тебе нужно. Срочно!
– вновь вздыхает бабушка.

– Вот дождусь Надьку и женюсь!
– обещает он ей твёрдо.

Лялька бесцельно слоняется по двору. Она уже успела пообедать и узнала от бабушки, что сегодня мама точно не приедет, поэтому ей немного грустно. Как и Пашке. Тот живет через два дома от Ляльки и вообще-то с ней не водится, ведь она малолетка, да ещё и девчонка. Себя Пашка считает совсем взрослым - у него выпали молочные зубы и растут настоящие, коренные. Сейчас он ходит без верхних клыков. По мнению Ляльки, на взрослого Пашка совсем на похож, а вот на кролика или зайца - очень даже. Только говорить ему об этом опасно, может водой из брызгалки облить, или ещё какую пакость сделать.

– Эй, птица-синица, пойдем гулять?
– снисходит до соседки Пашка. Видимо его приятелей нет дома.

Лялька смотрит на соседа, ожидая подвоха. По весне, после схода паводка, он позвал её ловить тритонов в бочажках, оставшихся после разлива реки. Лялька уговорила бабушку отпустить её, дав честное-пречестное слово не подходить к воде близко. Да и Пашка обещал присматривать. А в итоге Лялька вернулась домой мокрая с головы до ног. Пашка с горячностью убеждал, будто пятился с сачком назад и не видел Ляльку, стоящую у него за спиной. Иначе ни за что бы не столкнул в ледяную воду. Он вытащил её из лужи и привел, рыдающую в три ручья, домой за руку. Несмотря на оправдания, Лялька была уверена в его злокозненности, о чем и поведала бабушке, стуча зубами от холода. Та внимательно выслушала обе стороны и поверила почему-то Пашке. Лялька тогда разобиделась до слез. К тому же, опасаясь возможной простуды, бабушка натёрла её водкой и заставила выпить горячего молока с содой и маслом и загнала спать на печку. Примириться с несправедливостью помогли шоколадка и трёхлитровая банка с тритонами, появившаяся в тот же вечер на подоконнике. Шоколадку Лялька съела немедленно, а тритонами любовалась ещё неделю, пока они куда-то не удрали.

– Ну, что? Пойдёшь?
– снова спрашивает Пашка.

Лялька кивает. Сначала они играют в индейцев. Лялька не знает кто такие индейцы, поэтому соседу приходится объяснять, что это такие люди, хорошо стреляющие из лука и катающиеся верхом на лошадях. Он срезает перочинным ножом себе и Ляльке по небольшому тополевому побегу и обдирает с них все листья, оставив по пучку на самом конце. Волшебным образом тополевые побеги превращаются в норовистых скакунов. Лялька и Пашка на пару носятся по дороге, поднимая тучи пыли, лишь иногда останавливаясь, чтобы выстрелить из воображаемых луков в воображаемых презренных бледнолицых. Иногда Пашка издает странный вопль, называя его боевым индейским кличем. У Ляльки клич не получается, ну, не больно-то и хотелось.