Однако ротмистр аккуратно пронумеровал листочки, сложил их в отдельную папку, надписал её и убрал подальше в стол. "Ах, неверная, где же вы, где же вы? И какой карнавал вас кружит?" - думал при этом о Верочке и неприятное чувство, будто получил оплеуху, не покидало его ещё несколько дней. Но жизнь, и очень часто, заставляет людей участвовать в играх, в которых ставки бывают крупнее моральных и прочих условностей. События, случившиеся вскоре, заставили Мазепу папочку эту злополучную вытащить на свет божий. Лучше бы её не было.

* * *

Не богу Мамоне служил и не дьяволу искусителю Семён Филатович Богоявленский, а исключительно Отечеству и совести своей. Ну, какой, скажите, карьер сделал он к своим пятидесяти, став смотрителем заштатной пересыльной тюрьмы? А богатство какое скопил - позавидуешь: имел кучу врагов, псарню о трёх борзых в одном из разбойных предместий, двух девиц от рано умершей жены, да постоянно напоминающие ему, что он ещё жив - пяточные шпоры. Недругов своих он знал, но не опасался. Собак передоверил денщику: самому заниматься ими недосуг всё как-то. А недуг пытался лечить у хамоватого мозольного оператора, который сообразно вознаграждениям, неизменно ставил ему одну и ту же "прогрессивную процедуру" - липкое варево из корня болотного остроконечника прикладывал к болезненным наростам. А чтоб утишить телесные и душевные муки пациента, тут же предлагал ему выпить какую-то отраву, пахнущую так, что, ещё не попробовав её, хотелось освободить содержимое желудка. Полковник страдал и ненавидел чужую молодость.

Тут надо заметить, что, хоть и видом он стал к старости - не приведи господь, слыл, однако, бабником и педантом. Каждый день, исключая воскресные церковные торжества, он без четверти девять подходил к праздничным фасадам торговых рядов, где в одном из полуподвалов его уже много лет пользовал старик парикмахер Нефёд.

У входа на грязновато-зелёном поле вывески теснятся буквы:

– ---------------------------------------------------------

ВОЛЬНОЕ ЗАВЕДЕНИЕ ЦИРЮЛЬНЯ

чешут, стригут, бреют, рвут зубы,

кидают кровь.

– ---------------------------------------------------------

Семён Филатович всякий раз косится на это "кидают кровь" и уточкой вступает в пахнущий мылом и цветочной водой салон.

Вот и сегодня Нефёд предупредительно - под локоток - провёл

клиента к вешалке, принял шинель, удобнее поставил стул перед зеркалом. Подправляя на ремне бритву, учтиво справился о здоровье.

– Ты, Нефёдушка, нынче почище сработай, на аудиенцию иду к губернатору, - строго поглядел Богоявленский, - А здоровье моё, что ж, оно у меня отменное. Коли не помер с утра, быть такому до вечера. О чём в городе болтают, друг любезный? Всё власти, поди, ругают, а?

Нефёд взбил пену в фарфоровой чашечке:

– Да много чего разного несут, Семён Филатыч. Вот, овёс вздорожал, будь он неладен. А мука куличная у лабазников уже по цене конфетной идёт. И порядка больше не становится, балуют на улицах.

– Тебе-то чего овёс этот сдался, не извозом же жизнь свою проматываешь. Лабазников приструним, и порядок наведём, ты в том сомнение не держи. Всех, кто бузит и горлопанит, всех перевешаем. Надо же, чего стервецы удумали - свободу им да равенство подавай! А заслужили они её, эту свободу, Нефёд Панкратыч? То-то.

Они говорят ещё о чём-то. Нефёд заканчивает бритьё, промокает полковничьи щёки душистой салфеткой.

– Эх, - сокрушается, беря с блюдечка, оставленный клиентом гривенник, - Разве скопишь с такими на похороны?

И отвешивает вслед посетителю шутовской поклон: "Многие лета тебе, барин".

А Богоявленский уже несёт себя по утреннему холодку. Улица у Присутственных мест пустынна и до безразличия знакома. И всё-то здесь ему не нравится: "Ну, что за столпотворение вавилонское?
– скользит взглядом по крутобоким тушам домов, - Где перспективы - прямые, воздушные? Чтоб с оркестром по ним, да в шесть рядов эскадрон казачий! Тьфу!" - злобится неизвестно на кого и уже не замечает ничего вокруг.

"Господин полковник, господин полковник", - вдруг доносится до него. Семён Филатович вздрагивает и оглядывается. Но вокруг - никого. "Мать пречистая, - пугается он, - До голосов небесных дожил. Это знак мне старому, что от трудов отходить пора". Однако не показалось ему. В соседней дорожке над заботливо подстриженными кустами барбариса плывёт-качается кокетливая дамская шляпка. И через мгновение, некрасиво подволакивая ногу, к нему устремляется по виду курсистка. В руке у ней что-то похожее на свиток.

– Вот, велено передать вам, - протягивает она бумагу Богоявленскому.

Семён Филатыч, не сбавляя шаг, рычит: "Я запрещаю вам отнимать у меня время. Прошение снесите в канцелярию, там разберутся".

Но барышня бледна и настойчива: "Вам это нужно прочитать. Здесь. Непременно. Сейчас".

Богоявленский останавливается. Недоверчиво берёт бумагу, разворачивает. Что это? "...боевая организация социалистов-революционеров...сатрап...приговаривает..." Соображал полковник по-военному быстро: "Сегодня у него важный день. Губернатор официально должен сообщить ему о новой должности с повышением, которой он долго дожидался. Сегодня же к Кате - старшей дочери приедет свататься надворный советник Чехонин - событие для семьи важнейшее. А вечером... вечером его обещала навестить баронесса Оберташ. И тут вдруг какие-то социалисты. По какому такому праву они хотят лишить его будущего?" Он бросил бумагу и...побежал. Рывками. Бросая тело из стороны в сторону, как если бы сдавал экзерциции по тактике тоненьким юнкером в далёком уже теперь военном училище. И ведь ушёл бы, потому как барышня даже не стала доставать своё оружие из сумочки, поняв, что в такую пляшущую мишень ей попросту не попасть.