Как же объяснить тогда содержание 28-го правила и аргументацию в его защиту? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно прежде всего увидеть в нем следование традиции и логике принципов, введенных Никейским Собором, а именно: авторитет любой Церкви зависит от ее фактического влияния; в большинстве случаев преобладающим влиянием пользовались епископы крупных городов, отсюда – права, которые признаются за Церквами этих городов Никейским и Константинопольским Соборами. Вместе с тем есть один пункт, в котором Халкидонские догматы явно новаторские: согласно им критерием авторитета какой-либо из Церквей теперь является уже не просто влияние, которое приобрела эта Церковь, а то, что она располагается там, где находится резиденция императора и сената. По сравнению со всей предшествующей восточной практикой это положение не представляет собой догматического новшества – оно лишь уточнение, базирующееся на признании очевидного факта: епископ столицы в рамках византийской теократии неизбежно будет обладать реальным и решающим влиянием. Новшество же заключается в том, что это положение было утверждено в качестве нового и четкого критерия авторитета Церкви, который был применен не только к восточным кафедрам, но и к «ветхому Риму». У этого критерия явно не существует исторического оправдания. Он допустим с точки зрения постникейской восточной практики, но таит в себе опасность для независимости Церкви.

Нововведение, принятое восточными Церквами, привело к практическим последствиям: теперь им неизбежно и недвусмысленно приходится признать, что моральный авторитет, которым пользуется Рим как апостольская кафедра, и юридическая власть, признанная за ним как за столичной Церковью, – не одно и то же. Такое разделение оказывается единственным способом объяснить очевидное противоречие между декларациями о первенстве Рима, звучавшими на Халкидонском Соборе, и каноническими решениями этого Собора. Рассматривая 6-е правило Никейского собора, мы уже видели, что неоспоримый характер римского первенства в нем увязывался с тем обстоятельством, что Рим одновременно являлся и первым городом империи, и Церковью Петра и Павла. Соборы признавали за римской кафедрой ее права именно в силу того авторитета, которым она обладала при такой двойной обусловленности. Но Халкидонский Собор сохранил лишь одну, первую составляющую, истолковав ее при этом в чисто византийской манере («императорский город», а не просто «самый крупный город») и оставив в стороне признание морального авторитета Рима, обусловленного апостоличностью Римской Церкви. Вместе с тем, несмотря на такое «византийское» нововведение, Халкидонские догматы сохранили преемственность с решениями предыдущих соборов в отношении четко сформулированной позиции отрицания прав Римской Церкви: факт апостоличности не дает ей власти над другими Церквами – но при этом оставили за ней право на исключительный авторитет. Новаторство состояло прежде всего в том, что впервые 6-му правилу Никейского Собора о первенстве было дано четкое толкование. Ни буква правила, ни его дух не исключают такого толкования (ведь для средневекового государства естественно, чтобы епископ императорской резиденции обладал особой властью), но оно не соответствует историческому опыту и таит в себе опасность для Церкви.

Реакция свт. Льва дошла до нас в ряде его писем к императору Маркиану, императрице Пульхерии и свт. Анатолию Константинопольскому. Свое неприятие 28-го правила он обосновывает двумя аргументами.

1. Толкование Львом Великим 6-го никейского правила отличается от халкидонского: папа опирается на доктрину «Decretum Gelasianum», в которой Рим, Александрия и Антиохия названы тремя апостольскими престолами – «детищами Петра». Мы уже видели, что эта концепция ничуть не более соответствует историческим фактам, чем та, что была предложена отцами Халкидонского Собора [85] .

Зная, что Петрово преемство и апостоличность, на которые он, конечно, ссылается как на критерий первенства Рима, значимы для всего христианского мира, но не всем представляются исключительными, Лев Великий предпочитает не избирать этот пункт в качестве основой опоры своей аргументации.

2. Он провозглашает абсолютно незыблемым буквальное понимание Никейских правил – этот аргумент он приводит во всех письмах к иерархам восточных Церквей. В первую очередь он пытается оспорить претензии константинопольского патриархата на диоцезы Понт, Асию и Фракию, так как, согласно Никейским догматам, только апостольские кафедры обладают правом высшей власти над этими рядовыми митрополиями.

Следовательно, весь спор между Римом и Востоком вокруг 28-го правила сводится к истолкованию 6-го правила Никейского Собора, авторитет которого признается обеими сторонами. В этом споре римский престол одержал верх, так как ему удалось добиться не только временной отмены 28-го правила, но и извинений со стороны Анатолия. В каноническом сборнике из пятидесяти глав, составленном около середины VI в. византийским патриархом Иоанном Схоластиком, наличествуют только 27 правил Халкидонского Собора.

Вместе с тем, хотел того папа или нет, епископ Константинополя начиная с конца IV в. реально уже обладал таким авторитетом, который подразумевался 28-м правилом. На Востоке его власть не оспаривали даже жертвы Константинополя – в том числе епископы Александрии и Антиохии, авторитет которых заметно снизился к V–VI вв. Только в Номоканоне XIV титулов, сборнике VII в., мы встречаем 28-е правило; окончательно оно было принято на Трулльском соборе [692 г.].

Как мы уже отмечали, это правило ни в коей мере не противоречит Никейским – разумеется, при условии, что Никейские каноны не истолковываются в смысле Петровой апостоличности. Напротив, оно соответствует логике развития церковных структур в византийскую эпоху. Это развитие таило в себе немалые опасности, которые осознавал папа Лев. Да и на Востоке не стремились довести исполнение этого правила до логического предела, так как первенство Рима в его изначальной форме там никогда и не оспаривалось – оно служило противовесом императорскому произволу. Сам же Трулльский собор, который все-таки пошел наперекор римскому нежеланию принимать правило, – а на Востоке это всегда было возможно, так как папский авторитет никогда не имел там юридической силы, – провозгласил вместе с тем и официальное согласие с канонами Сардикийского собора, которые предусматривали право апелляции к Риму в спорных случаях. Таким образом, на протяжении VIII и IX вв. отношение к авторитету престола святого Петра на Востоке проявлялось весьма положительным образом. И разделение, которое произошло впоследствии по причинам, не имеющим отношения к догмату о первенстве, лишило Восточную Церковь арбитра, находящегося в отдалении от неожиданностей местной политики, так как вселенское первенство в православии перешло к епископу императорской столицы.

1. До Никейского Собора некоторые Церкви обладали авторитетом и имели более или менее широкое влияние – как в силу многочисленности общины (в крупных городах), так и в силу заслуг в деле защиты вероучения, а также по той причине, что сама Церковь была основана апостолами. Последний пункт не может считаться исключительным, хотя по различным причинам он и играл немалую роль в формировании особого привилегированного положения Римской Церкви. Авторитет этих Церквей сам по себе не становился условием их юридической власти: различение между авторитетом и властью существенно важно для понимания структуры Древней Церкви и ее эволюции.

2. Соборы были тем органом, который мог наделить эти Церкви юридической или канонической властью, но даже независимо от конкретных соборных решений эти Церкви, и прежде всего Церковь Рима, продолжали обладать особым вероучительным и моральным авторитетом, как и до Никейского Собора.

3. Еще до Никейского Собора – главным образом благодаря сщмч. Киприану – Церковь пришла к осознанию вселенской роли епископата как коллегии, исполняющей функции собрания Двенадцати. Место Петра со всеобщего согласия отводилось епископу Рима. Тот вообще-то занимал такое положение небезосновательно: в частности, он был предстоятелем Церкви «весьма великой и весьма древней» и, следовательно, хранил учение Петра и Павла. Эта роль епископа Рима, впрочем, не имеет ничего общего ни с непогрешимостью, ни с юридической властью над другими епископами, так как ни на что подобное он не был уполномочен соборами.