Шрифт:
Она выпустила дым и, придвинувшись ближе, тоже прищурилась. И вопреки законам жанра не было никакого раскаяния, никакой исповеди. Сука.
– А как по-твоему я добилась таких высот? Елена ослепла в семь, а я всего лишь хотела счастья для нее.
– И бросила ее!
– Ты тоже не появлялся, знаешь ли…
– Не смей, – сквозь зубы процедил Сальваторе. – Если бы ты сказала – я бы не…
Он оборвал собственную фразу. Последние детали головоломки их семейной драмы становились на свои места. Теперь картинка приобрела целостность, теперь расставились все точки над «i», и разъяснились все акценты.
– Так ты?..
– Да. Мой отец оставил все свои сбережения моей сестре. Я осталась без гроша за душой.
– Ты ведь могла довериться мне!
– Свои деньги он оставил моей сестре! А свои проблемы – мне. Моей сестре обеспечили неприкосновенность его друзья, а мне пришлось встречаться с дружками, которые не имеют моральных норм и понятий. Я ушла, чтобы уберечь тебя! Если бы они узнали – ты бы стал главной мишенью.
– Смеешься? Думаешь, я поверю в твои рассказы?
Флемминг вновь сделала затяжку. Сейчас – это та самая минута, когда пора раскрыть всю правду до конца. Она и так слишком долго скрывала подноготную… Это низко – лгать ему даже сейчас.
– У моего отца был друг, который затем стал его врагом… Я не знаю, что они не поделили, знаю только одно – мой отец погиб от пули этого ублюдка, чей сын пошел по стопам своего папаши. Они вдвоем начали терроризировать меня, и единственным способом выжить оставалось уйти от тебя и потушить свои чувства. Никого не люби – дольше проживешь.
– Это не оправдывает тебя.
– Я возненавидела тебя. Ты продолжал веселиться, а твоя карьера шла в гору. Совсем недавно я познакомилась с очередной твоей любовницей… А потом ты сделал ей предложение. Я просто хотела того, что было у нее: карьеру, связи, отсутствие пороков на душе и… внимания.
– Какая же ты сука, – сквозь зубы процедил Сальвтаоре. – Какая же ты гнилая тварь!
– У каждого порока есть причина, как говорится…
– Но не у каждого есть оправдание. Ты скурена до фильтра. Ты мертва. Никто и никогда не полюбит твою гниль.
– Но я знаю человека, который ничем не лучше меня, а смог искупить свои грехи. Он полюбил. Он полюбил, и я простила ему злодеяния его отца…
Деймон ошарашенно посмотрел на женщину.
– Да, любимый. Это тот, кто нанял тебе адвоката.
Стены стали давить, а голова – болеть. И все стали жертвами Изабель, или отца Клауса, или жесткой судьбы? Сейчас навалился груз на его плечи, напоминающий тонну свинца. Сальваторе чувствовал, как из-под ног уходит земля, как из-под пальцев выскальзывает спокойствие. Мужчина резко посмотрел на Флемминг. И одной секунды хватило, чтобы по взгляду узнать еще одну новость.
– Она мертва?
– Покончила с собой. Повесилась.
А потом Изабель ушла, а Сальваторе увели в камеру.
И если раньше Деймон ничего не понимал, то сейчас чувствовал этот поток эмоций, который готов вот-вот захлестнуть, который вот-вот уничтожит все живое в душе. Отрицание вперемешку с болью. Только сейчас Деймон понял что значит, когда сердце борется с разумом. Разум уверен в одном, а сердце молит верить в хорошее… Но чего уж тут хорошего, если Изабель, чтобы не рисковать своей жизнью и репутацией подставила Сальваторе, прекрасно понимая, что скандал с Хейл однажды выйдет в желтую прессу. Флемминг и подсунула вместо кокаина героин, и Хейл поймала передоз. Потом она подбросила наркотики в машину Сальваторе, а потом приказала все обставить так, будто Хейл покончила с собой, хоть на самом деле все было по-другому…
Любимый некогда мотылек трансформировался в тварь, которая поглощает чужие судьбы, разрывает их в клочья. Изабель еще не знает о том, каков трюк провернула неосознанно. Она еще сама не знает правды про свою дочь и ее отца. И если узнает то либо окончательно свихнется и устроит Сальваторе все девять кругов Рая, либо скажет, что это и являлось частью ее плана. Страх. Ужас. Безысходность. Рваные чувства, как раненные птицы клевали его душу, падали, разбиваясь на тысячу осколков боли… И самое характерное, он не знал как унять этот пыл. Только по душе разливалось вино совершенно нового чувства. Оно было сильным, мотивирующим. Оно было адреналином и транквилизатором одновременно. Это напоминало бомбу замедленно действия, которая сработала спустя двадцать один год. Это напоминало игру… дьявольскую, сумасшедшую игру.
А на его руках остался пепел. Пепел веры, надежды и любви… Осталась лишь ненависть к Изабель. Осталась зола любви к Елене. Осталась боль, скорбь и тоска.
Как проходил суд – Сальваторе плохо помнил. Он не обращал внимания ни на кого, лишь пялился в пол, вспоминая лучезарную улыбку Розали, ее смех… Погибшая Розали – жертва обстоятельств, которая осталась белым снегом на плечах… И Елена скоро тоже останется пепельным снегом в его душе.
Она вошла в зал с высоко приподнятым подбородком. Ее походка была уверенной. Ее взгляд говорил о том, что она не боится ничего. Девушка была в своем цыганском платье с некой ухмылкой на устах. На запястьях – многочисленные браслеты, и их звон впервые не привел Сальваторе в раздражение или ярость. Он просто любовался этой грациозной, статной девушкой, которая сейчас будет демонстрировать свою недоступность и непокорность. Елена прошла за кафедру и, встав рядом с судьей, положила правую руку на Библию.
– Клянусь говорить правду, правду и ничего кроме правды, и да поможет мне Бог.
Она внимательно перевела взгляд на Сальваторе. Елена отвечала на все вопросы прокурора спокойно, хоть тот явно провоцировал. Гилберт понимала нелепость этого процесса и была уверенна в том, что ее отца освободят на сто процентов. Прокурор был уверен в своей мнимой правоте. Когда он закончил, к допросу приступил адвокат, который лишил не медлить и не задавать наводящие вопросы, а перейти сразу к делу.
– Изабель Флемминг, ваша мать, заявила о том, что вы недавно узнали о том, что приходитесь дочерью подсудимого. Это так?