Полная луна строго смотрела, освещая темный кабинет своим светом. Звезд не было видно… Даже полюбоваться было нечем. Елена была такой красивой сегодня в своем белом платье, и она целовала его с такой нежностью, будто он – смысл ее жизни. Даже сам Клаус начинал верить в эту утопию. Смешно.

Мужчина вновь сделал глоток виски, потом еще один… Она ему принадлежит, и он должен сделать так, чтобы она вновь улыбалась. Ему надо было ее снова заставить жить, заставить дышать, ведь сегодня и все предыдущие дни она задыхалась… Любовь сломилась эту недоступную, высокомерную цыганку. И все его мысли последние недели посвящены лишь этой девушке. Все расписывают неземную боль как дрожь по телу, холод по коже, жар в душе… Но неземная боль – это яркий контраст боли и удовольствия, тонкое сочетание суровой действительности и непоколебимой веры в светлое будущее, сочетание страдания и наслаждения.

Он услышал, как открывается дверь, а через секунду увидел вошедшую Елену. В атласном, коротком халатике в полумраке этой комнате и с глазами, полными испуга и решимости девушка напоминала тот идеал, который словно сошел со страниц книг. Она закрыла дверь и, повернув замок, закрылась изнутри. Гилберт, вернее миссис Майклсон, прошла внутрь и села рядом. Шатенка придвинулась ближе и ее запах, запах треклятого виски и цветов, стоящих на столе в вазе – все создало чокнутый микс.

– Я же отвел тебя в твою комнату… Незачем объясняться. Я все понимаю, – он сделал еще несколько больших глотков, чтобы быть более смелым и чтобы притупить чувства к этой дикой бунтарке, которая теперь по зону принадлежит ему.

– Сегодня был красивый день, – произнесла она, разворачиваясь к мужчине. Он усмехнулся и, развернувшись к девушке, взглянул в ее глаза, понимая, что сейчас совершит самую большую ошибку.

– Я хочу, чтобы ты выполняла два моих условия…

Шатенка кивнула.

– Первое – проси все, о чем захочешь. Шмотки, мероприятия, автомобили, путешествия… Обещаешь? – она кивнула, продолжая смотреть на него внимательно, как ребенок на взрослого, как доверчивый ребенок на взрослого, который может защитить от хулиганов. – И второе, говори только правду, какой бы она ни была… Хорошо?

– Да.

– Вот и отлично.

Мужчина поднялся и, взяв бутылку, подошел к столу.

Она вспомнила, как впервые отдалась Деймону в его же кабинете, как шумели небеса, словно крича, что эта связь грешна, как боги метали молнии и ругались раскатами грома… Она вспомнила, какой страстной была в тот день.

Сейчас было нечто похожее. Полумрак. Тишина. Два прекрасных человека… Но не было чувств у нее к нему. А ей бы стоило его отблагодарить, ведь сделал он для нее слишком много. И девушка знала, как это сделать, знала какую благодарность вручить.

Она поднялась и робко подошла к нему. Ей страшно. Ей хочется быть с другим человеком, ей хочется любить, целовать и обнимать Деймона, а не Клауса. Но выхода не остается… Пора сдаться в лапы действительности, поднять белый флаг. Признать свое поражение. Пора, наконец, перестать мечтать о том, чего никогда не будет, пора влюбляться в того, с кем есть реальное будущее.

Девушка аккуратно касается пальцами его плеча, и мужчина мгновенно оборачивается.

– Иди спать, – выдохнул он, отставляя бутылку. – Мы оба устали.

– Ты хочешь, чтобы я была смелой с тобой и честной… Но ты хочешь еще … – шатенка сократила расстояние до минимума. – Но боишься попросить… А ты спроси.

– Зачем это? Я же избил тебя! Я разрушил твою первую и твою вторую любовь…

– Может, это судьба? – перебила цыганка, вновь начиная говорить с акцентом. – Чтобы ты мог стать моей последней… любовью?

Шатенка придвинулась и, закрыв глаза, коснулась его губ своими. Мужчина почувствовал, как алкоголь и ее нежность заставляют забыть о порядочности и том, что она любит другого человека. Девушка хотела было углубить поцелуй, но Клаус отстранился.

– Не надо, – отрицательно покачал головой он. – Ты сейчас не меня, ты его целуешь… Ты ему принадлежишь даже сейчас.

Она отрицательно покачала головой, потом убрала волосы с плеч, потом оголила плечи и внимательно посмотрела на мужчину, который разглядывал шею, ключицу и плечи, который был влюблен в нее и больше всего в жизни сейчас хотел быть с ней в постели… Елена больше всего хотела отблагодарить и начать забывать Сальваторе. Поэтому такой исход сегодняшних обстоятельств весьма логичен.

– Научи меня дышать, – прошептала она, приближаясь к его губам, обнимая его за плечи, – научи любить тебя… Научи быть…

Она впилась в его губы, и он, не сдержав стона, обнял ее крепко и ответил. Она была податливой, нежной и страстной. Он крепко обнимал ее за талию, впиваясь в ее губы и чувствуя, как разума лишает лишь одна мысль: «Она только моя». И отныне никто не имеет право на нее.

Как она целовала! Как она обнимала… Клаусу, этому жестокому, самоуверенному, не знающему пощады человеку, предстало пасть перед красотой и самоотверженностью цыганской девушки, которая сломила стержень цинизма и апатии, которая заставила его сердце любить.