Мужчина коснулся обнаженной кожи плеч и, – чувствуя то, что Елена не просто не протестует, а словно молит об этом, – схватился за края халата и потянул их вниз. Он принялся спускаться поцелуями с губ, на шею, на ключицы, а девушка лишь откинула голову, предоставляя больший доступ. Мужчина целовал грудную клетку, ощущая, что надо это остановить, что ее надо раздеть. Майклсон хватает девушку за талию и, разворачивая, прижимает своим телом к столу. Он отстраняется и внимательно смотрит в ее глаза, словно спрашивая разрешение. Шатенка сама развязывает пояс халата. Клаус опускает взгляд и видит ее обнаженное тело, которое не полностью, но частично доступно его взору. Девушка снова целует его, забывая, разрывая собственные мечты о счастье с другим человеком в клочья. Она поняла как это – когда умирает мечта. Когда она задыхается в предсмертных судорогах, когда она погибает, когда нет надежды на воскрешение.

Девушка чувствует, как по лицу стекают слезы. Клаус мигом отстраняется. Елена отрицательно качает головой и тихо молвит:

– Не останавливайся

И он показывает, насколько сильно она ему нужна. Мужчина усаживает девушку на стол и размещается между ее ног. Халат спадает с одного плеча, оголяется грудь. Девушка хватает его руку и кладет ее себе на грудь, а мужчина рефлекторно сжимает и получает сдавленный стон из уст девушки. Майклсон скидывает халат с плеч и припадает к груди любовницы. Он языком касается сосков, аккуратно придерживая цыганку за талию. Шатенка подается навстречу ласкам, чувствуя, как дыхание сбивается, а мысли постепенно стираются, как и грани, как и надежды.

Майклсон хватает ее за талию и, привлекая к себе, заставляет слезть со стола. Он впивается в губы девушки, которая закидывает ногу на его бедро; Майклсон рефлекторно его подхватывает и продолжает исследовать руками тело любовницы, наслаждаясь приятной эйфорией…

Они ворвались в спальню, снося все на своем пути. Елена была страстной, живой и она была его. Его и только его. Мужчина уложил ее на лопатки, целуя ее губы, целуя ее тело. Девушка срывает с него одежду, ногтями царапая кожу, целуя плечи, грудную клетку. Она заставляет себя пить это мнимое счастье, заставляет себя быть не собой. Заставляя себя быть каким-то другим человеком, цыганка почувствовала, как Клаус вошел в нее. Потом она ощутила тоску, потому что хотела быть с Деймоном, хотела любить только его. Потом ощутила возбуждение, которое заставило забыть обо всем на какое-то время… Потребуется много времени, чтобы заново научиться жить без того, без кого дышать невозможно. Но они смогут. Они обязательно смогут. Пусть не сразу. Пусть не с первой попытки, но смогут. На месте, на котором сожжена природа чувств – долгое время будет зола, пустошь. Но потом все вновь вырастает. Это не тупик.

– У счастья есть один порок: слишком жаль его отдать. А отдать все равно придется, ведь счастье придумал Дьявол, и ты вынужден либо вернуть то, что взял взаймы, заплатив болью, либо продать душу и пасть на самое дно… И нет ничего хорошего ни в одном, ни в другом. Ты слышишь эту «Сонату», которая растекается по этому зданию, как растекается боль по твоей душе? Мне нравится эта мелодия… Одна из любимых. Бетховен был великим человеком и платил… Как ты платишь за свою любовь… Все однажды выходит из-под контроля, и как бы сильно мы не хотели обратного, куда бы не прятались, рано или поздно…

Она выдохнула и сделала очередную затяжку. Девушка уставилась на парня, который пьяными глазами внимательно изучал свою собеседницу, пытаясь понять то, о чем она говорит.

– Из тысячи дорог, которая нам предлагает Вселенная, – продолжала незнакомка с каким-то акцентом в речи, – мы можем выбрать любую, но ошибки совершаем те же самые… Смешно, не правда ли?

Снова затяжка, а «Лунная Соната», и правда, успокаивала… Сальваторе таращился на блондинку, периодически вливая в себя алкоголь, который не обжигал горло, не избавлял от боли, а лишь притуплял чувство боли.

– Мы где-то виделись, не так ли?

Кэролайн лишь загадочно улыбнулась и, прищурившись, придвинулась ближе к мужчине, но так и не решившись сказать то, что было на уме. Еще не время. Еще не все ошибки совершены, еще не все поступки сделаны, еще не все слова сказаны. Форбс откинула сигарету и, став с места, подошла к мужчине.

– Любовь – это Дьявол.

Она вложила ему свою визитку и, сделав затяжку, зашагала в сторону выхода, оставляя мужчину наедине с собой.

Болела голова, болела душа, и разрывалось сердце на маленькие кусочки. «Лунная соната» звучала в голове, и ее кто-то поставил на повтор. Это начинало выводить из себя. Сальваторе сжал кулаки, а потом швырнул рукой бокал, и тот, упав, разбился на маленькие кусочки.

– Я научусь жить без тебя, – произнес он. – Я научусь дышать без тебя! – закричал Сальваторе, что есть мочи в этом Богом забытое кафе.

====== Глава 40. Спустя годы. ======

Не так страшно броситься в бездну, не так страшно падать… Ужаснее всего разбиться, соприкоснуться с асфальтом и превратиться в осколки. Этот удар, хруст костей, боль, жар по всему телу и мгновенная темнота. Но только не наступает та самая долгожданная свобода. Дышать становится тяжело, пошевелиться не предоставляется возможности, а боль сковывает всю душу. Нет, бросаясь в пропасть, мы знаем, на что обрекаем себя и потому переносим боль мужественно, стойко, не жалуясь, захлёбываясь солью и страхом будущего.

Нет ничего ужаснее приземления, осознания невозможности дальнейшего общения. Этот груз будет тянуть, пока не освободишься, не скинешь его… А на это уходит много времени.

У нее ушло шесть лет. Каждый день привыкать к тому, что его больше не будет рядом. Каждый день привыкать к другим касаниям, поцелуям… к другому человеку. Каждый день преодолевать себя и сжимать кулаки, улыбаться… Каждый день пытаться вновь дышать, пытаться полюбить… И солнце продолжало светить, согревать, ночь – охлаждать пыл, а Елена училась жить, каждый день стараясь меньше концентрировать свое внимание на разбитом сердце и горьком опыте.