— Может быть, и не Только, — ухмыляешься ты, наблюдая, как его заплаканное лицо тут же вытягивается от подобного заявления, — Может быть, это любовь? — спокойно продолжаешь ты, окончательно добивая насекомое.

— Это… — хнычет он, начиная судорожно стирать с лица вновь катящиеся по щекам соленые капли, — Это жестоко! — бросает он, шумно вздыхая и пытаясь успокоиться, что, впрочем, у него получается слабо. — Ты говоришь мне все это лишь потому, что мне плохо, а не потому, что это правда! — кричит он, отталкивая тебя от себя и вскакивая на ноги, — Больше не прикасайся ко мне! Ты… да я… да я тебя ненавижу, слышишь?! Ты мне не нужен! Мне просто было интересно, долго ли продержится придурковатый идиот, который Якобы ни в кого не влюбляется. Хороший был эксперимент… но мне надоело… ты мне надоел… Убирайся, сейчас же! Видеть тебя не хочу, ясно тебе? Я сказал, Вон!

Истерика.

Интересно, и почему тебя совсем не трогают все те гадости, что он говорит? Наверное, от того, что когда как произносит он столь громкие фразы, он выглядит таким несчастным, словно его же самого эти слова в первую очередь и задевают. Несчастное, слабое насекомое.

Он беснуется, продолжает кричать, хватает что-то со стола и кидает в тебя. Впрочем, ты легко уворачиваешься от предмета, при этом делая шаг в его сторону. Насекомое с неприкрытой паникой шарит взглядом по комнате в надежде сбежать от тебя, но и сам прекрасно понимая, что выхода нет. Насколько бы он не был умен, сейчас, когда на него идешь ты, бегство его не спасет.

— Пожалуйста, просто отстань от меня. Дай мне сделать то, что я хочу.

— Обломись, — ухмыляешься ты, прижимая его к столу и слегка нависая над ним. Он дрожит, ты даже не знаешь, от страха перед тобой или, быть может, от злости за то, что ты не даешь ему свободы действий, но вся эта ситуация безумно тебя возбуждает.

— Не трогай меня! — шипит он, — Думаешь, пока в моей семье такое горе, я буду свободно трахаться с тобой?

— Захочу — будешь, — киваешь ты, бесцеремонно пытаясь стащить с него не по размеру большую футболку. Он сопротивляется и мешает тебе, и все это приводит лишь к треску рвущейся ткани, и его футболка превращается в кучу лоскутов, которые падают на пол.

— Неужели ты совсем не понимаешь, как мне плохо?

— Понимаю…

— Тогда как ты можешь так со мной поступать?!

— Именно потому что я тебя понимаю, я могу поступать так, как мне заблагорассудится.

— Это бесчеловечно! — вскрикивает он, но ты его не слушаешь, просто разворачиваешь спиной к себе и заставляешь его лечь животом на стол, сметая с него карандаши, какие-то тетради и магниты. На пол летит даже настольная лампа. Ты же, прижав насекомое к холодной глади стола, спускаешь его шорты вместе с трусами до колен и ложишься на него, прижимаясь к его обнаженному и такому горячему телу.

— Прекрати, — все еще тихо просит он, — не надо… Я правда не хочу! Пожалуйста? Не трогай меня! Пожалуйста…

— Лежи так, — не обращая внимания на его хныканья, приказываешь ты, сам нашаривая в кармане брюк сигареты, которые совсем недавно дал тебе Ян. Тут же зажигаешь одну из них, делаешь легкую затяжку, наклоняешься к насекомому и выдыхаешь ему в лицо густой дым. Насекомое кашляет и фыркает, ты же повторяешь подобное еще пару раз, затем впихиваешь сигарету ему в рот:

— Затянись.

— Пошел ты!

Зажимаешь ему нос и рот, оставляя возможность вздохнуть лишь через сигарету. Он ерзает, сопротивляется, наконец не выдерживает, делает глубокую затяжку, вновь кашляет, на этот раз куда дольше и более сипло. Ничего, этого для него вполне хватит. Он уже не кажется таким нервным, скорее расслабленным или сонным.

Отбрасываешь сигареты, спускаешь его шорты с колен до пола, расставляешь его ноги пошире. Отлично, он уже совсем не сопротивляется. Просто полулежит на столе. Облизываешь указательный палец, прикасаешься к напряженному отверстию, но даже не успеваешь ввести его внутрь, как он тихо стонет, вздрагивает, и на пол падают водянисто-белые капли.

— Говоришь, что не хочешь, но при этом кончаешь от одного прикосновения? — ухмыляешься ты, конечно же, понимая, что в первую очередь подобная чувствительность — заслуга сигарет Яна.

— Просто делай, что хотел, — хрипит он, видимо, смирившись с тем, что вот-вот произойдет, но даже в таком состоянии не теряя самообладания.

— А я хочу резко и без смазки, — ехидно шепчешь ты ему на самое ухо, убирая палец от его так и не разработанного отверстия и приставляя к нему влажную головку. На коже сероглазого чудовища высыпают мурашки, он инстинктивно вжимается в стол плотнее, упершись руками в стену и явно ожидая чего-то болезненного. Но ты входишь медленно и очень осторожно. Конечно же, ему все равно не слишком приятно, но и не так больно, как могло бы быть. Поэтому ты чувствуешь, как он под тобой медленно расслабляется, позволяя проникнуть в себя глубже и привстав на носочки так, чтобы сделать угол входа удобнее.

Войдя полностью, ты вновь наваливаешься на него и прислушиваешься к его дыханию и сердцебиению. Твоя рука ныряет вниз, нащупывает его член, начинает мягко ласкать его. Он дышит очень тяжело, но когда ему особенно приятно, выдохи превращаются в тихие протяжные стоны. Параллельно с ласками, ты начинаешь медленно двигаться внутри него, стараясь причинить как можно меньше боли и доставить насекомому максимальное удовольствие. Но второй раз довести его до пика оказывается куда сложнее. Он то тихо стонет под тобой, даже сам начинает насаживаться на твой член, с готовностью принимая тебя в себя, то внезапно словно вспоминает, в какой он ситуации, и тогда его отверстие сжимается настолько, что двигаться становится почти невозможно, а вместо стонов ты слышишь лишь невнятные всхлипы.