Шрифт:
– А ты меня что, по ушам не признала?
Уши у моего, давно ушедшего на небеса, внука, и впрямь, были примечательные, не просто лопоухий, а сверхушастый был ребенок. Я притянула его к себе и, не замечая, что слезы бегут, нацеловывала его, гладила по лицу и голове, и не могла остановиться.
Сзади на плечи легли две мужские руки и такой родной, слегка подзабытый голос сказал:
– Привет, ма!-
– Сыночка, Митенька, - повернувшись, я судорожно вцепилась в него, - вы мне не снитесь?
– Ма, конечно, нет!
– А где...
– мне не дал договорить второй родной голос.
– Может, меня тоже обнимешь?
Меня обняли вторые руки, и вот тут я заистерила. Я рыдала, вцепившись в сынов, приговаривала, жаловалась, что мне так плохо и горько без них жилось, что так долго была без них, что оставили меня одну... Сыны вытирали мои слезы.
– Ма, ну, чего ты, как маленькая, вон Богдан сейчас тоже заплачет!
– Всё-всё, они сами бегут, это я от радости, дайте я на вас полюбуюсь, -
мои ребёнки имели цветущий вид, я обнимала то одного, то другого, панически боясь, что проснусь. Очень нескоро все трое смогли убедить меня, что не снятся, я же так и не отцеплялась от них, то целовала своего выросшего внука, то, замерев, любовалась ими, то опять переспрашивала одно и то же. Сыночки обстоятельно отвечали на все мои вопросы, я через пять минут опять спрашивала про то же самое, пока Митюшка - мамина вредина, ехидными репликами не начал приводить меня в чувство, я мгновенно оскорбилась, потом тоже начала ехидничать и они засмеялись.
– Теперь порядок. Мам, мы так счастливы видеть тебя, мы тебя очень любим, не сомневайся, и не перестанем любить, присматриваем за тобой, радуемся за тебя.-
Мы разговаривали и смеялись, вспоминали их проделки, они рассказывали мне то, что скрывали когда-то от меня, говорили, что здесь у них все нормально, что оба здоровы, что занимаются спортом, что Богдан постоянно с ними.
– Ма, все нормально, не переживай!
Душа моя бабочкой летала от счастья и как ледяной душ были слова:
– Ма, нам пора и тебе тем более.
– Куда пора? Я только вас увидела, я никуда не пойду! Вы - все, что у меня есть, нет, я вас не отпущу!
– я заметалась между ними.
– Ма, мы пошли, помни, что мы всегда рядом и любим тебя, мелкие нам тоже очень по душе, иди к ним, ты им нужнее!
– расцеловав меня и крепко-накрепко обняв, они все трое растворились.
Я стала рыдать и кричать пока не охрипла, бессильно опустившись на землю, долго сидела без движения, бездумно уставившись в одну точку, очнувшись, не увидела полянки, вокруг опять был мерзкий туман.
Одно различие, впрочем, имелось, под ногами была твердая поверхность. И, вздохнув, я поднялась и пошла. Твердь оказалась своеобразная - едва я делала неверный шаг, и нога тут же зависала в невесомости, приходилось опять нашаривать твердую опору. Так и шла, как в сказке - долго ли, коротко, пока не запнулась, обо что-то живое, внизу сидела смутно знакомая пантера, извинившись, переступила через неё и пошла дальше. Через несколько метров, опять запнулась, опять извинилась, а в третий раз спросила:
– Сколько же вас тут, и чего вы на тропинке сидите?
– Одна я здесь, - промурлыкала пантера, - а сижу... так тебя домой надо проводить!
– Какой такой дом, мой дом там, где сыночки с внуком, а они, - я всхлипнула, - от меня исчезли.
– Пррравильно сделали, ты ещё тут нужна.
Я махнула рукой.
– Никому я не нужна...
– Прислушайся, вон, как тебя зовут...
Где-то далеко-далеко на разные голоса звали какую-то Зину.
– Зовут кого-то, я-то причём?
– А ты разве не Зина?
– Зина, ну, мало, что ли, на свете Зин!
– А ты просто послушай, может, это тебя зовут?
Прислушалась, доносились только отголоски, слов было не разобрать...
Пантера вкрадчиво так промурлыкала:
– Пойдем поближе, послушаешь? Может, и вспомнишь что или кого?