– Есть!

У него в землянке сидели радист и старшина Антипин, что-то по привычке подшивающий.

– Товарищ лей... старший лейтенант!
– вытянулся радостный старшина.
– С прибытием!

– Что тут у вас?

– Все в порядке, легко ранен Грачев, отправили в медсанбат, прибыло пополнение, аж три орла!
– ухмыльнулся старшина.
– Два совсем салаги, а один командир партизанского отряда где-то в ваших краях воевал, и ещё, товарищ старший лейтенант, Вам тут ...
– старшина что-то взял из шкафчика, - Вам тут почты много!

Родион задрожавшими руками взял аж пять писем, посмотрел, от кого, и поднял на Антипина неверящие глаза:

– Живы, Федотыч, живы мои!

– Здорово, товарищ старший лейтенант!
– Я пойду, на улице прочту, а ты минут через сорок построй всех.

Родион вышел на улицу, прошел в глубь рощицы, было там уютное местечко - полюбилось всем сидеть на поваленной сосне, мужики быстро приделали спинку и получилась лавочка.

Родион читал подписи:

– Крутовы Г.и В.
– сыны, значит, похоже, Василя почерк, у Гриньки-то как у батьки, ничего не поймешь. Пинич М.Е.
– Марь Ефимовна, Миронова С.
– это ещё кто?

Взял плотный конверт, осторожно раскрыл его:

– Какая-то газета со статьей, про сельчан, видимо?

Развернул и завис - со снимка не него напряженно смотрели его сыновья... худые, повзрослевшие и с такими взглядами... много повидавших людей.

– Ох, ребятишки мои, как вам досталось!

Прочитал статью, покачал головой.

– Надо же, партизаны мои!

Начал читать письмо:

– С огромным приветом и низким поклоном к тебе, батька наш, Родион Никодимыч, твои сыновья - Григорий и Василий. Сообщаем, что мы живы и здоровы, чаго и тебе желаем. А матки нашей, Глафиры, уже два года как нету - убил хвашист с самолета, ваккурат, кагда дед Никодим только исчез.

Родион ошарашенно перечитал это опять... заныло сердце. Его славной жены оказывается уже столько много времени нет на свете и батя пропал...

– Но мы, батьк, живы, живем с Евхимовной у нашей хате. Ейную разбомбило, она получила у сорок первом годе две похоронки, а Пашка пропал, от и живем усе, ешче Стешка с нами, у ней на Степана тоже была у самом начале войны похоронка. Василь, як матку убило, совсем онемел, не гаворил до твоего письма, а што долго не отвечали тебе, письмы усе враз принясли. Батька, я так рад, што ты живой. Я шчас за помощника бригадира, а бригадиром у нас Стешка. Мужиков нема совсем, одни бабы и деды, но мы, бать усе Краузевы поля успели распахать и засеять. Батьк, пиши нам, мы завсегда ждем твои письмы. Остаюся твой сын, Григорий Крутов.

А дальше писал Василь о том, что у них все хорошо, только вот по батьке сильно скучают и ждут яго. Посидев, покурив, открыл треугольник Ефимовны.

Та подробно написала, как жили в оккупации, как помогал Леший, как пытался мстить ребятишкам, особенно Грине, Бунчук - сволочь недобитая, как Еремец и Гущев встречали немцев с караваем, как работали у старого Краузе. Жалилась на Гриньку, что курит и сквернословит, хвалила Василя, а Родион просто слышал негромкий голос учительницы.

Вздохнув, взглянул на часы, бережно свернул треугольники и конверт - где только нашли его для того, чтобы статью прислать, и пошел на поляну, где уже выстроились его орлы.

– Здравия желаем, товарищ лей... старший лейтенант!!
– заулыбались его верные орлы.

Родион мазнул глазами по двум молоденьким невысоким парнишкам, - пополнение.

– Представьтесь?

– Рядовой Курицын Иван!
– проговорил первый.

– Откуда такой бравый?

– Саратовский, товарищ старший лейтенат, работал трактористом в колхозе.

Родион кивнул второму:

– Бушуев Петр, Горьковский, детдомовский, специальностей много.

– Ишь ты, шустрик какой!!

Родион превел взгляд на третьего из новеньких, высокого мужчину, тот как-то пристально-напряженно смотрел на него...

– Знакомый какой-то?
– промелькнуло у Роди, а мужик сказал густым басом: