Гринька все больше вникал в хозяйские заботы, Стеша полностью доверяла ему, а бабы прислушивались, вот только курил, паразит, много и ругательные слова произносил часто, правда, когда была поблизости Ефимовна, ён сдерживался, а то весь авторитет подрывала, треская его по шее.

Бабы собирались у большом зале Краузевского дома и старательно готовились к весне, что-то подшивали, что-то ремонтировали деды, понатащили свои домашние семена - морквы, свеклы - тщательно перебирали кой какой лук, сушили и осторожно ссыпали в сухие лукошки-короба.

Секретарь переслал немного ржи, для колхозников, вот и распределяли по ртам. Гринька с утра тщательно проверил усе списки и потом развешивал с точностью до грамма, уморился. После усе сели попить кипяточка с сушеными яблоками, когда взглянувшая в окно Кириллиха охнула.

– Гринь, чагось случилося, глянь, Василь бяжить!

Василь, в распахнутой куфайке бежал напрямки, что-то держа в руке, и разевал рот как бы в крике. Гринька выскочил на крыльцо... Василь, его немой Василь запыхался, но упрямо бежал к нему и громко каким-то севшим голосом кричал:

– Гриня!! Гриня!!

Гриня даже и не понЯл, что ён заговорил, когда Василь закричал:

– Гринька, батька...

У Гриньки враз отказали ноги, он плюхнулся на холодные доски.

– Гриня, бать... батька наш, - задыхаясь, выпалил Василь, - батька наш, от письмы прислал, аж три!!

– Гринь, ты чаго?

А Гринька, матершинник и отчаюга, сидел и, громко всхлипывая, рыдал так, как не рыдал лет с пяти.

– Гринь, - сморщился тоже Василь, а на улицу выскочила Стешка.

– Мальцы, быстро у дом!! Гринь, Гриня, чаго ж ты плачешь, батька ваш живой!

А Гринька все никак не мог остановиться, бабы, глядя на него, тоже начали хлюпать носами, Стешка, видя, что сейчас начнется массовый рев, сказала:

– Бабы, а у Крутовых-то сегодня двойной праздник - Родя живой и Василь заговорил.

– Ой, и чаго же мы рыдаем, Василь, скажи чаго-то?

Василь медленно глуховатым голосом сказал.

– Не привык ещё!

– Василь, читай, чаго батька пишеть??

Все расселись и стали внимательно слушать Василя, а тот читал:

– Здравствуйте, дорогие мои батька Никодим, жена Глафира, сыны Гриня и Василь! С горячим фронтовым приветом к вам ваш сын, муж и батька - Родион. Во-первых строках сообшчаю, что я жив и здоров, чего и вам желаю. Пишу вам у третий раз, отчего-то вы мне не отвечаете, и душа моя сильно болит и волнуется за вас.

– Василь, это ты с последнего письма начал, давай с первого.

И слушала деревня глуховатый голос Василя в молчании, только слышались всхлипы уткнувшегося в плечо Стешки Гриньки, а бабы, деды и детишки, как бы наяву разговаривали с Родей. Гринька долго не мог успокоиться, все шмыгал носом, а Ефимовна злорадно так сказала:

– От, Гринь, я усе батьку отпишу. А уж про цигарки твои - особо!

– Пиши, Евхимовна, от батька усе вытерплю!

И писал вечером Василь, старательно выводя каждую буковку, письмо батьку, под диктовку Гринькину.

Полуторка резко затормозила на улице, взвизгнув тормозами.

– Ох, Петухов, все ты с вывертами какими!
– ворчал лейтенант Крутов, осторожно вылезая из кабины. Пошел в штаб.

– Никодимыч, здорово!
– начштаба Овчинников осторожно пожал ему руку.
– Опять, не долечившись, сбежал?

– Да, нормально все, товарищ майор, наступаем же, отстать боюсь от своих.

– Так, идем к комполка.

Пришли, доложившись, Родион услышал:

– Не лейтенант, а старший лейтенант Крутов!
– подполковник протянул ему погоны с тремя звездочками. Родион вытянулся:

– Служу Советскому Союзу!

– Так, старший лейтенант, твои орлы, пока ты там валялся, провели очень удачный поиск, двоих приволокли, отличился, как всегда, Горбунов, ох и отчаяюга. А теперь о главном - переводим мы тебя на роту, хватит нянчить своих Никодимовцев, пора тебе свои знания и умения на всех разведчиков распространять. Неделя тебе на все-про всё, и приступай к новой должности.