Василь заскочил перекусить, Волчок лежал возле спящей у коробе Дуняши, по улице неспешно двигалась старенькая лошадь районного почтальона. Остановилась возле скособоченного дома Пиничей, с телеги кое как слез якой-то мужик в солдатской шинели, Василь, дожевывая на ходу картоху, вглядывался в незнакомого мужчину, который стоял опираясь на палку и покачивался, разглядывая нежилой дом.

– Явно из госпиталя хто?
– подумал Василь.

А мужик, как-то очень тяжело опираясь на палку, дохромал до лавочки, оставшейся у двора ещё с тех довоенных пор, и опустился на неё. Василь вышел из двора, начал подходить к солдату.

– Дядь, ты кого ищешь-то, мож...
– и не договорил, сзади раздалось необычное для Волчка поскуливание, такое жалостное, Василь резко обернулся и замер...

Волчок - их сильный и умный зверь, никого и ничего не боявшийся, полз на брюхе, и как какой дворовый пес жалобно скулил. У Василя открылся рот, а солдат как-то встрепенулся и, увидев ползущего к нему волка, негромко произнес:

– Узнал, друг мой волчище? Узнал?

Волчище дополз до него и, встав на лапы, принялся лизать солдата, тот крепко-крепко обнял волка и спрятал лицо у него на шее. Василь и подбежавшие малые ребятишки тоже молчали. Волчок, все так же поскуливая, мордой подтолкнул лицо солдата. Тот поднял глаза и увидел мелкую деревенскую ребятню.

– Ребята, кто-нибудь знает Марья Ефимовн...
– и тут заорал на всю улицу Василь...

– Пашкаааа, Пашка... Пашенька!!
– он бросился к солдату и осторожно обнял его, боясь причинить боль, видел же, что солдат совсем слабый.

– Пашка!
– плакал навзрыд Василь, - Пашка! А мы тебя усей деревней... Пашкааа!!

Солдат аккуратно похлопал его по спине:

– Не плачь, вот он я!

– Глань, - позвал Василь шуструю замурзанную девчушку.
– Глань, добеги до Стеши, тихонько, чтобы бабы никто не слышал, скажи, что Пашка из госпиталю приехал, пусть она Ефимовну сюда отправить, только громко не говори, а то у Ефимовны сердце не выдержить.

– Цыц, малышня, тут стойте, нельзя Ефимовну расстраивать раньше времени!

Гланька мгновенно сорвалась с места, а Василь все также осторожно присел рядом с Пашкой. Пашка обнял его:

– Совсем большой стал, а Гринька где-же?

– У поле, все пашут, даже уроки пока отменили у школе.

– Как вы тут живете-то?

– А ничаго, шчас совсем хорошо, а при хвашистах трудно было. Ты, Паш, не волнуйся, матка твоя с нами живёть с осени, як они прийшли от хата полуразвалилась, а у нас матку убило и дед пропал, от мы усе и живем. Ешче Стешка с дочкою.

Стешка, выслушав Гланьку, радостно всплеснула руками, потом побегла на дальний конец поля, где ругался с трактористом Гринька.

– Мал ешче меня учить, пацан сопливый.

Пацан распахнул кожушок.

– Может, и сопливый, а на печке не сидел!

Мужик, увидев Гринькину медаль, пробормотал:

– Извини, ну не ори, шчас запашу огрехи.

Стешка отозвала Гриньку в сторону, что-то серьезно ему пояснила, он вздохнул.

– Тоже хотелось бы к Пашке побежать, да Стеша тама нужнее будеть, ай сомлееть их Марья Ефимовна як тогда, а с няго якая помошчь?
– Ладно, вечером бабам только и скажу, а то все бросют, убегуть.

Стеша хитренько позвала Ефимовну, сказав, что приехали из Роно и требуют их для разговору. Ну пошли и пошли, все продолжали работать, только Гринька постоянно посматривал в сторону деревни и вздыхал.

Стешка сдерживала шаг, хотя ноги упрямо пытались побежать бегом. На улице все было как всегда -гомонили дети, пищали Полюшкины пацаны, только острый глаз Стеши заметил худого бледного солдата, сидевшего на лавочке возле двора Пиничей.

Марья же шла, немного волнуясь, с чего бы это представитель Роно потребовал им прийти, ведь знали же в районе, что школа вся на посевной.

До лавочки оставалось пройти две хаты... Ефимовна сначала обратила внимание на Волчка, он неподвижно лежал у ног мужчины, одетого в солдатскую... форму...

Она запнулась, охнула и птицей полетела к нему, она бежала, как не бегала в молодости, солдат рванулся встать, но мать оказалась быстрее, она подлетела к нему, опустилась на колени и, обняв худые ноги своего оплаканного сыночка, неверяще уставилась в такое бледное, измученное, но такое любимое, родное лицо сына. Она ничего не говорила, просто смотрела на него, а по лицу бежали слезы, Пашка тоже шумно сглатывал, потом отмер:

– Мама, мамочка моя!!

И вот тут Ефимовна закричала:

– Сыночек, Пашенька, живооой!! Стешка хлюпала носом, а Ефимовна судорожно ощупывала, гладила своего мальчика, мальчик пытался утирать ей слезы, она, не замечая их, только и повторяла:

– Сыночек, Пашенька, живой!!

Дружно зарыдали Пелагеюшкины ребятишки, Гланька кинулась их успокаивать, а Ефимовна наконец-то пришла в себя.

– Сыночек, да что же это я? Ты, небось, голодный и уставший, пойдем, мальчик, у хату. Стеш, ты знала, что сынок вернулся?