По прибытии они, конечно, были снабжены всеми необходимыми местными документами вместе с вполне проработанными досье на каждого: она – молодая студентка из Салоник, приехавшая на семестр в столицу, чтобы продолжить исследования на тему минойской талассократии7 в местных библиотеках и музеях. Стипендия мизерная, родители – небогатые, так что приходится подрабатывать.

Он – эмигрант из Сербии, работает бариста в кафе напротив музея, где и познакомился с юной красавицей. А какая студентка-ботанка в очках, пусть и вполне себе хипстерских (все-таки Ника очень убедительно умела вжиться в любой образ), устоит перед скуластым балканским брюнетом с таким тембром голоса, ради которого многие посетительницы кафе умудрялись выпивать по пять-шесть кружек кофе в день, а уходили неизменно в восторженно-приподнятом настроении, то ли переборщив с кофеином, то ли насмотревшись на улыбчивого кофевара с его очаровательным акцентом.

В итоге спустя всего неделю, по убеждению всех смотрительниц экспозиционных залов и прочих музейных сплетников, они – прекрасная пара, ведь парень преданно каждый день провожает её до входной двери под многоколонным беломраморным портиком здания и вечером встречает там же, а иногда и днем забегает с чашечкой свежесваренного кофе, чтобы перекинуться с любимой парой слов и угостить её коллег вкуснейшим печеньем собственного приготовления.

И в небольшую квартирку в довольно неплохом районе Панграти теперь можно было спокойно возвращаться вместе, ведь снимать вдвоем намного дешевле – этот аргумент пронимал даже самых ярых музейных поборниц нравственности.

Ясное дело, что жили они в разных комнатах, потому сняли квартиру побольше, и вообще за все платила Гильдия, которая никогда не ограничивал хронистов на задании в финансах, но попробуй сыграть бедную студентку, проживая в пятизвездочном «Метрополитене». Ника, конечно, периодически ворчала, сетуя то на старый бойлер, то на через раз работающую кофемашину, но, в общем, легенда была вполне неплохая. Конечно, история не бог весть какая оригинальная, но, как было не раз доказано их совместным опытом, все охотно верят в трогательные сказки про влюбленных, а Иво, таким образом, может спокойно присматривать за своей подопечной.

По началу все шло по плану, но потом Гильдия стала присылать Нике какие-то дополнительные директивы, спецзадания по сбору информации в каталогах музейной библиотеки и его запасниках, а о главной цели операции – ни слова. Они уже успели неплохо изучить и коллекции из Акротири и экспозицию Микенского зала, а точнее те древности, что хранились в запасниках или находились в процессе реставрации. К счастью, в этом случае вполне можно было, не поднимая особого шума, подменить черепок-другой, не разрушая отработанного прикрытия.

Однажды с Никой вообще произошел странный случай, который не нашел отражения ни в каких официальных отчетах, потому что рассказывать о нем она почему-то не стала даже Иво. Во время обеденного перерыва она сидела на лавочке в полумраке своего любимого музейного зала, там, где выставлялись находки с Антикитерского корабля. Темно синие стены, мягкая подсветка, направленная только на экспонаты, пляшущие на потолке очертания волн, приглушенные звуки, витрины, имитирующие части морского дна с найденными на них артефактами делали это пространство обособленным от всей громады музея анклавом, где Нике особенно хорошо думалось.

Иво она говорила, что любит это место потому, что здесь всегда тихо и спокойно. Как будто сами пролежавшие века под морской толщей экспонаты – посуда, украшения, оружие и, конечно, скульптуры, передавали смотрящим на них посетителям свое умение мудро, без вечной суеты и страха, наблюдать за течением времени. Да и история обнаружения этих подводных сокровищ была из тех, что особенно нравились Нике, когда за, казалось бы, случайными обстоятельствами скрываются удивительные последствия.

Накануне Пасхи 1900 года команда ныряльщиков за губками была вынуждена задержаться на малоизвестном греческом острове Антикитера, чтобы переждать заставшую их врасплох бурю. Со скуки или по той самой счастливой случайности они решили скоротать время, занимаясь делом, которое кормило ни одно поколение таких ж как они выходцев с маленького голого островка Сими, а когда-то в древности даже входило в программу Олимпийских игр, – ныряя в прибрежных водах в поисках спонжей. Неожиданно один из пловцов сквозь толстое стекло водолазного шлема разглядел на дне силуэт корабля. Он в ужасе выскочил из воды, не переставая твердить про «кучу гниющих трупов» и про то, что надо поскорее убираться из этого гиблого места. Возможно находка, положившая начало современной подводной археологии, так и осталась бы лежать под слоями грунта и водорослей, если бы рассудительный капитан не решил сам проверить сбивчивый рассказ подчиненного. Он опустился на дно и вскоре вернулся на корабль, прихватив с собой… кисть руки древней бронзовой статуи! Потом уже вместе с группой археологов они больше года поднимали со дна те предметы, что сейчас составляют гордость Национального археологического музея Афин, включая загадочный Антикитерский механизм. Некоторые из ныряльщиков даже поплатились жизнью за то, чтобы вытащить это всё на поверхность.

Но как раз знаменитый набор шестеренок Нику интересовал меньше всего. «Древнейший аналоговый компьютер», да уж, очень ценно, особенно в сравнении с папочкиной «Тринити». Но скульптуры…

Ника могла часами сидеть возле фигуры мальчика, проходя мимо которой многие посетители хмурились или даже брезгливо кривились. Все потому, что приличествующий всем греческим изваяниям молочный цвет и гладкость отполированного мрамора сохранила только одна часть статуи, та, что была похоронена в толще морских отложений. А вот другая сторона юноши, который был запечатлен в полусогнутой позе с поднятой вверх головой, словно в ожидании сигнала к началу борцовского поединка, была изъедена морскими организмами до такой степени, что его левая нога и рука казались обрубками обожженной или изуродованной проказой умирающей плоти.

По подбородку, губам и левой щеке чудом сохранившегося прекрасного юношеского лица от шеи разбегались глубокие серые трещины, словно это лепра, чудовищная болезнь невольных жителей, а точнее заключенных с легендарной Спиналонги, добралась и до несчастного. Из-за таких отталкивающих ассоциаций весь образ казался уже не исполненным жизненной силы, спортивной ловкости и грации, каким его, видимо, задумывал мастер, вытесавший скульптуру, а приземистым, согбенным, жалким и умоляющим. Конечно, то были всего лишь никины мрачноватые фантазии, но она всё равно терпеть не могла эти поджатые губки и неприязненные гримасы проходящих мимо людей.