Он засунул руку в карман, где был у него нож, как будто проверив там его наличие.

В словах о его «нормальности» я усомнилась, но промолчала, стараясь придать своему лицу беззаботность.

Он продолжал:

– …У меня было всё… Знаете, что такое «всё»?

Он сел на корточки напротив меня.

Я молча смотрела на него. А он – на меня.

– «Всё» – это, когда я был счастлив.

– Если у человека есть «всё», то он, наоборот, – несчастлив, – вставила я.

Он внимательно посмотрел на меня, сверкнув глазами.

– Откуда Вы можете это знать! Одним словом, как бы то ни было, но в один момент у меня больше не было ничего! И вот тогда мне стало всё равно… Понимаешь?

– Мы на «ты»?! – спросила я робко.

– Да, почему нет? Разве ты возражаешь?

– Нет, – сказала я серьёзно.

Он пристально смотрел на меня.

– …И вот, когда у меня ничего не стало, – проговорил он, тогда, когда мне стало всё равно, тогда я стал жить по-другому. Знаешь, что такое «по-другому»?

Он приблизился ко мне вплотную и положил руку на моё плечо.

– Э-э, – сказала я, предчувствуя недоброе и пытаясь встать.

– Тихо, – прошептал он, удерживая меня тяжёлой ладонью.

Я повиновалась его жесту.

Вдруг он резко дёрнулся в сторону и крикнул:

– А знаешь, кто убил бабку Дуню? И Ефросинью кто сжёг?

Я с ужасом смотрела на него.

– Я! Слышишь? Я! Я! Я отравил бабку Дуню и Ефросинью сжёг тоже я! До того подсыпал ей таблеток в воду. А в доме у неё скрипела половица, потому что я нечаянно на неё наступил, а может и специально… Почему потом оказался так быстро рядом с тобой? Потому что в этом селе я знаю каждый камушек и травинку! Я здесь вырос! Даже потом, несмотря на то, что я здесь не появлялся семь лет, я всё помню, все! Ну, что скажешь? А?

Он приблизил своё лицо к моему лицу.

– Зачем? Не может быть… – только и выдавила я, поражённая всем этим.

– Ха-ха! – засмеялся он резко. – Зачем? Какая тебе разница, зачем? Я их мягко наказал, а мог лишить их жизни по-другому, только не нравится мне, как по старому телу нож идёт… А вот по молодому…

Парень достал нож, и его глаза по-звериному сверкнули.

Он, оскалившись, смотрел на меня.

– Ну, что, теперь страшно?

Передо мной блестело хорошо наточенное лезвие ножа.

– Смотри, какое наточенное… Стоит мне только по коже провести и кровь пойдёт…

Он впился в меня пристальным взглядом.

– Так тебе страшно? – он обнажил свои неровные зубы.

– Нет, – еле слышно выдохнула я.

Он нервно засмеялся.

Руки у меня начали трястись, я их поспешно положила на колени, чтобы он не видел.

Однако он это заметил. На его лице появилась злобная, самодовольная гримаса.

– Ты – убийца! – неожиданно для себя проговорила я громко, как приговор.

На секунду он как будто опешил, затем слегка улыбнулся.

– А если и так?

Он медленно заложил нож назад, в карман брюк.

Я осторожно перевела дыхание.

Стоя надо мной, парень задумался, как будто в нерешительности. В моей голове тоже понеслись мысли одна за другой.

Хоть ножа в его руке уже и не было, я не могла себя чувствовать спокойно. Что делать – я не знала. Бежать? Не самое лучшее решение… Точно, что он – ненормальный, но почему он тянет время?

Ему нравится наблюдать за мной? Играть на моих нервах? Что же остается делать мне? Выжидать… Слушать…

Мне было страшно… Я чувствовала липкий холод своих рук и ног.

И в этой вакуумной тишине вдруг прокатился гром. Вокруг резко потемнело.

Фантазия бурно нарисовала мне трагическую картину события настоящего дня такими яркими красками, что я невольно содрогнулась.

Парень задумчиво перевёл взгляд на небо, и его выражение лица мне было не понятно.

Я решила нарушить молчание, но не успела. Он вновь заговорил:

– Эх, погода портится! – воскликнул он, как ни в чём не бывало. – Правда?

Я растерянно кивнула головой.

Он опять достал нож.

– Грибов будет! – проговорил он с улыбкой.

Однако я этому сообщению не слишком порадовалась. Мои глаза были устремлены на него и его нож, но сам он не делал никаких резких движений. Я продолжала сидеть в напряжении, чтобы в случае чего, отразить нападение.

Возникло опять неловкое молчание.

Вдруг начался дождь, несколько секунд – мелкий, а потом сразу превратился в ливень. Я продолжала сидеть на пне, овитом розовым мхом.