— Что бы я ни делала, никак не могу заставить этого тупицу кончить, — жаловалась Полетт.

— Дай я займусь им, — вызвалась Энн.

Она подошла к окну, шлепая голыми ногами по полу. На окне у нее стояли одни растения, в одном-двух горшках находилась марихуана. Я настороженно прислушивался, пока Энн медленно приближалась ко мне, неся что-то. Тишина. И тут на мое тело упали капли, словно кто-то мочился. Я открыл один глаз. Энн неторопливо сливала на мое тело грязь с растений и окапывала меня.

— Ты хочешь сделать из меня саженец? — спросил я.

Было приятно видеть, что Энн снова оказалась в затруднительном положении. Под тяжестью горшков она стиснула зубы, а ее уши покраснели от смущения. Теперь она любила меня, как в сказках; но мне это было безразлично. «Любовь не выражается добротой или капризом, бессмысленными жестами и словами», — говорил я, обращаясь к ее ушам. Ее острым, маленьким ушам, которые я любил кусать. Вот в чем все дело — в любви. Я любил покусывать ее уши. Я серьезно задумался о том, что меня сажают, пытаясь внедрить свои мысли в сознание Энн и вытащить ее из болота, в котором она завязла.

Клиент все еще глазел, разинув рот. Полетт вытащила у него носовой платок и заставила его стереть дерьмо с члена.

— Что вы с ним делаете? — робко поинтересовался он.

— Я получаю удовольствие, — ответил я за нее. — Позаботься о своем.

Полетт усмехнулась, затем пошла в спальню за бумажником клиента, который, как я заметил, она прятала под матрас. Когда она вернулась, я заметил — ей действительно противно, что клиент такой тупой. Они оба наблюдали, как Энн опорожняет на меня все до последнего горшки с землей.

— Ложись, развратный любитель дерьма! — через некоторое время сказала Полетт и сбросила клиента на пол. Его белые, как у цыпленка, ноги ударили меня в грудь.

— Его тоже! — закричала Полетт, и обе, словно пираньи, содрали одежду с парня. Смотреть на это было одно удовольствие. Его также обсыпали землей. Мне не хотелось делиться с ним, ибо я знал, что он не способен по достоинству оценить происходящее, но нельзя было выходить из игры.

Когда мы оба стали похожи на растения, я воткнул пальцы ног в землю и подтянул клиента поближе к себе. Заиграла музыка.

Подлинные мелодии возвращаются. Эта мелодия поразила меня не меньше, чем многие годы назад концерт Моцарта. Я схватил клиента за ногу, притянул ее к своим губам, и, пародируя себя, жадно чмокал ими. Я начал с кончиков ногтей на пальцах ног клиента, жевал их и поплевывал на хрупкую роговую оболочку, потихоньку прокладывая языком дорожку к подъему ноги, где тот накапливал грязь, словно неряшливая домохозяйка.

Все было не так уж плохо, особенно если принять во внимание то обстоятельство, что земля покрыла нас до ноздрей.

Однако земля девиц не устроила, а меня вполне устраивала: Энн встала на мои лодыжки, затем прошлась по моим ногам и завершила свой танец, хорошо попрыгав на моей промежности. Это придало мне бодрости, несмотря на неприятный холод, который рывками взбирался по моей спине. Полетт проделывала ту же операцию со своим клиентом, отбивая его, чтобы он потом стал вкуснее. Я укусил его за большой палец ноги, и он начал вопить, но не очень громко. Затем клиент начал хихикать, поэтому я укусил его еще раз, и он захихикал чуть громче. Ситуация стала нелепой… мне показалось, что даже Полетт рассмеялась.

Поскольку мои мышцы и дыхание терпели надругательства, я при каждом прыжке Энн произносил «ой» и переходил на слабый хохот. Энн и Полетт тоже истерично хохотали, видя, как мы лежим на полу в своих могилах; обе уселись за кухонный стол и начали стучать по нему кулаками. Я повернулся к клиенту, который все еще то хихикал, то скулил, и спросил, как его зовут.

— Меня зовут Виктор, ухажер, — ответил он.

— Откуда у тебя взялся этот «ухажер»?

— Я знаю, что модно.

Похоже, он этим гордился. Мне захотелось ударить его.

— В таком случае ты странно демонстрируешь свой хороший вкус, — сказал я и положил руку ему на бедро. Оно было гладкое и жирное. Решив упаковать его землей и выпроводить при первом удобном случае, я начал подгребать землю большим пальцем руки ему между ягодиц. Он стал извиваться.

— Перестань меня щекотать, — умолял он. Натолкав туда достаточно земли, чтобы получился хороший сендвич, я начал запихивать ее ему в заднее отверстие. Клиент стал брыкаться, но я держал его за ноги.

Энн и Полетт подошли поглазеть. Когда клиент стал слишком громко шуметь, Энн села ему на грудь, а Полетт пнула его несколько раз. Должно быть, я засунул несколько унций верхнего слоя ему в маленькое заднее отверстие. Он перестал сопротивляться. Я знаю, что Энн хотела сделать с ним что-то оригинальное, но она продолжала сидеть, прижимая его к полу.