Но порывов пока что не было. Просто потому, что для них еще не представилось случая. Вот, например, если бы Жоржа с Марией поймали инквизиторы и сказали... Но нет, я не могу расстраивать читателей, а в особенности, читательниц тем, что сказали бы инквизиторы, потому что их слова всегда приводят в расстройство. И особенно тех, кому они предназначены. Скажу только, что если бы инквизиторы предоставили Жоржу выбор, кого объявить еретиком: его или Марию, Жорж, не задумываясь, прыгнул бы в костер. И Мария сделала бы то же самое. Таким образом, оба сгорели бы. Вот какова сила этой любви. Сцену с инквизиторами, кстати, воображала себе Мария во всех подробностях, на которые только было способно ее воображение. Это происходило во время завтрака в монастырской столовой. Они сидели рядом с Жоржем и другими монахинями на скамьях вокруг длинного квадратного стола и жевали салат из капустных кочерыжек, политых кукурузным маслом. Из-за исчезновения острого ножа, кочерыжки были кое-как нарублены тупым, и Жорж с непривычки поранил десны их твердыми кромками. Со всех сторон на жующих монахинь глядели огромные портреты мучеников церкви, развешанные по стенам столовой. Эти мученики смущали Жоржа. От их взглядов мурашки ползали у него по коже на спине и кочерыжка не лезла в горло. А Мария не обращала на святых никакого внимания. Грызя привычную пищу, она воображала себя с Жоржем в плену у страшных инквизиторов.

Мало того, что их любовь была такой сильной, она была еще и взаимной. Взаимная любовь - редкая птица. Обращали ли вы внимание, что среди влюбленных парочек гораздо чаще попадаются невзаимные? Если нет - в следующий раз, когда будете где-нибудь, где их полно, например, в парке, в солнечный выходной, или вечером, когда довольная толпа валит из кинотеатра, - понаблюдайте. Не стесняйтесь заглядывать им в глаза. Вы сделаете открытие. В большинстве парочек влюблен только кто-то один. Он страстно целует, а второй делает вид, что страстно, а сам не страстно. То есть он вроде как тоже любит, но сам или сама в этом не на сто процентов уверен. Очень редко можно встретить взаимно-влюбленных. Это, кстати, легко доказать с помощью математики. Возьмем произвольных двоих из тысячи. Вероятность, что один из них влюблен в другого - одна девятьсот девяносто девятая. Соответственно, вероятность, что другой влюблен в первого - точно такая же. Таким образом, вероятность, что оба влюблены именно друг в друга - один поделить на девятьсот девяносто девять в квадрате, что составляет примерно одну десятитысячную процента. Ничтожный шанс!

Жоржу постоянно казалось, что каждая минута, проведенная в монастыре, станет последней. Но на смену минуте приходила другая, потом третья, часы монастырской столовой уже отсчитали пятнадцать минут, положенные на завтрак, затем Жорж вместе с другими монахинями громко возблагодарил Бога за ниспосланную трапезу, встал вместе со всеми и пошел к выходу, - а его до сих пор не выгнали. Его так и не выгнали. Ни в этот день, ни в следующий, ни через неделю и даже ни через месяц. Никто не подозревал их в обмане. Мария была на вершине счастья. "Господи!
– повторяла она, - ты послал мне то, о чем я тебя просила. Ты не мог поступить лучше! Теперь я буду любить тебя в сто раз больше, чем раньше!" Так наивно молилась она Богу в часы утренней и вечерней молитвы.

– Если бы ты не появился, я бы умерла и попала к Нему, сказала как-то Мария.
– А так я попала к тебе, а к нему я уже не попаду никогда.

– Ну и ладно, - сказал Жорж.

"Как хорошо, - подумал он, - что я сделал хорошее дело и сделал человека счастливым". И он ласково поглядел на Марию и нежно поцеловал тайную жену в щеку.

А явная жена, Евгения, зная склонность мужа к длительным исчезновениям, начала разыскивать его только на третью неделю. Может, она и не стала бы так долго откладывать, но дело в том, что у нее случилась депрессия. Произошло это так. В дверь позвонил посыльный и принес свеженапечатанную книгу Евгении. Книга была еще горячая. Она хранила тепло ротационной и переплеточной машин, из которых только что выскочила. Читателям, может быть, невдомек, но писатели-то знают, что самый первый, именной экземпляр всегда бывает вот таким тепленьким. Евгения радостно прижала книгу к груди, поцеловала свои имя и фамилию на обложке и раскрыла на первой странице. Первая фраза, с которой начиналась книга, не понравилась ей. Евгения прочла первый абзац, затем второй и третий, и чем дальше читала, тем меньше ей нравилось собственное творение. "Неужели я могла такое написать?" - сказала писательница самой себе. Улыбка медленно сползла с ее лица. Глаза заблестели от слез. "Да это гадость!
– топнула она ногой.
– Гадость и безвкусица!"

Она швырнула книгу в угол, потом схватила с полки свою предпоследнюю книгу и стала читать ее. "Еще большая гадость!
– крикнула Евгения, шваркнув книгу об пол.
– Пошлость!" Пред-предпоследняя книга показалась ей хуже, чем предпоследняя. Уже гора Евгеньиных книг достигала ей до пояса, а писательница возвышалась над этой горой, как вулкан, и всё в ней кипело. Побросав на пол все свои книги без исключения, и выдрав у них перед этим обложки и корешки, она расшвыряла всю эту "кучу макулатуры" и, бросившись на стоявший в прихожей кожаный диванчик, горько заплакала. Она была вся мокрая от слез. Три недели провалялась Евгения в депрессии, а потом решила, что нужно начинать новую карьеру. "А где же Жорж?
– спросила она себя.
– Где мой любимый муж? Он один до конца понимает меня. Только он может меня утешить".

Но Жорж был далеко, на другом берегу Москвы-реки. Он поселился в женской обители, среди монахинь, и теперь сам стал одной из них. И Жоржу нравилось быть монахиней. Правда, приходилось ежедневно бриться, и очень гладко, потому что иначе его могли бы заподозрить в том, что он не женщина. На самом деле Жорж брился два раза в день: ранним утром - чтобы предстать перед монахинями с девственно-гладкими щеками, и перед сном - чтобы ночью не поцарапать Марию. Последнее, как понимает читатель, могло стать поводом к подозрению.

Другой, и не меньшей проблемой, чем бритье, было мытье. Монахини мылись в длинной общей душевой, в которой соседние души хоть и были отгорожены друг от друга древними каменными стенками, но дверей не было. В его второе утро в монастыре, пока монахини еще спали, Мария отвела Жоржа в душевые. Они специально встали очень рано, но в душевых все-таки уже кто-то мылся. Это была самая молоденькая монашка, сестра Агафоклия.

– Привет, сестры!
– крикнула она, выпустив фонтанчик воды изо рта.
– Ты что, новенькая?
– спросила она Жоржа и, зажав душ ладонью, направила струю ледяной воды прямо ему в лицо.

Жорж едва не заорал благим матом. Хорошо, что Мария вовремя зажала ему рот. Монахини жили простой жизнью, в которой не было места для горячей воды. Мария провела Жоржа к самому последнему душу. Там он, трясясь от холода, кое-как помылся. Мария, которая забыла полотенце, побежала за ним на полотенечный склад. Пока она бегала, любопытная Агафоклия подкралась к душу, где мылся Жорж. Пришлось повернуться к ней спиной и молить Бога, чтобы всё обошлось. Не известно с какой целью, но Бог помог Жоржу. Агафоклия ничего не заподозрила. Ведь она никогда не видела мужчин.