— Да пропьет он их! — почти закричал Сергей Владимирович. — Ты, что, не знаешь, в кого он превратился?

Тетка еще ниже опустила голову и закрыла лицо руками.

— Тетя Дуня, — неуверенно позвал ее племянник.

Молчание. Тихий, почти беззвучный всхлип.

— Ты меня не поняла, тетя Дуня.

Снова всхлип.

— Я не собираюсь тебя выдавать…

— Нет-нет! — воскликнула тетка, не отнимая рук от заплаканного лица. — Я тебе не позволю! Ты не имеешь права меня покрывать!

— Ну, права, может, и не имею…

— Я и сама больше не хочу, чтобы меня покрывали. Нет у меня больше сил! Намучилась! Если б ты только знал, как я намучилась!

И Евдокия Михайловна начала раскачиваться из стороны в сторону. Сергей Владимирович наблюдал за неожиданной истерикой с испугом и растерянностью.

— Тетя Дуня! Ты меня дослушай…

— И слушать не буду, и так все понятно! Я все расскажу. И деньги верну, и драгоценности. Так что не беспокойся: все будет по закону…

— Да пропади он пропадом, этот закон! — взорвался наконец Сергей Владимирович. — Прекрати скулить и слушай меня. Зачем тебе садиться в тюрьму, когда можно дожить свой век в комфорте и покое?

— То есть как это? — не поняла тетка, и даже всхлипывать перестала.

— Очень просто! Мы с тобой завтра сядем, посмотрим твои деловые бумаги, все подсчитаем… В общем, квартиру на Ленинском я готов оставить тебе. По-моему, она не просто комфортная, а роскошная. Ты будешь получать проценты с капитала, которых вполне хватит на все твои маленькие удовольствия. Скажем, тысячу долларов. Или две. Нет, две, по-моему, много… Ладно, сумму мы потом оговорим. И живи себе как у Христа за пазухой!

— Ты серьезно? — спросила тетка недоверчиво.

— Абсолютно!

— Сережа! Ты меня шантажируешь? — тихо спросила тетка. — Я не могу поверить! Ты, государственный чиновник высокого уровня!..

— Да хватит тебе!

Сергей Владимирович встал с кресла и снова прошелся по гостиной, но уже по-хозяйски неторопливо, разглядывая все мелкие безделушки.

— Заладила… «Высокого уровня, высокого уровня»… Как будто ты не знаешь, для чего он нужен, этот высокий уровень. И не смей меня больше пинать своими намеками на воровство! Нашла крайнего… Да посади на мое место любого другого, и будет все то же самое! Потому что никто в России даже представить себе не может, для чего еще нужен этот высокий уровень! Тоже мне, монашка… Уж кому, как не тебе, знать такие вещи! Сколько раз делилась с этим самым «высоким уровнем», а? Забыла? Как тебе выкручиваться помогали после того, как ты мужа убила, забыла? А почему тебе помогали?! За красивые глазки?! Да?!

Сергей Владимирович склонился над теткой и почти кричал, а та с каждым его словом все ниже и ниже опускала голову, пока не спрятала лицо в коленях.

— Который час? — прошептала она вдруг. Удивленный племянник, остановился и взглянул на запястье.

— Половина шестого…

— Ровно половина? — слабым голосом спросила тетка.

— Тридцать семь минут…

— Жаль, — сказала Евдокия Михайловна в полный голос. Она резко выпрямилась, и Сергей Владимирович с ужасом увидел, что глаза у тетки абсолютно сухие, а на щеках пылают яркие лихорадочные пятна победного румянца.

— Ведьма, — прошептал он, еще не успев понять, как именно его провели, но уже сознавая это.

Тетка взглянула в его опрокинутое лицо своими бесовскими глазами, которые он так ненавидел, и вдруг захохотала резким отрывистым смехом.

— Заткнись! — заорал гость, разом теряя все свое благообразие. Но она захохотала еще громче, запрокинув голову и показывая отличные ровные зубы, чуть тронутые желтизной.

В комнату вбежала домработница Нина и застыла, глядя на хозяйку преданными собачьими глазами.

Тетка перестала смеяться так же внезапно, как начала. Вытерла глаза, мокрые от смеха, и поднялась с кресла.

— Пошел вон, — сказала она племяннику очень спокойно и деловито.

— Я убью тебя, — сказал Сергей Владимирович. Его глаза наполнились слезами бессилия. — Если ты меня подставишь — убью тебя…

— Да ты себя убить не способен, не то что другого человека, — презрительно ответила тетка. — Я сказала, пошел вон. А то уже дышать в комнате нечем…

Сергей Владимирович опустил голову и громко хрустнул пальцами. Страшным усилием воли вернул на лицо лохмотья прежней маски спокойного благодушия и пообещал.

— Тебя посадят.

— Только после тебя, — спокойно ответила тетка. — Ну? Ты меня избавишь от своего мерзкого общества или прямо здесь пресс-конференцию соберем?

— Гадина, — невнятно выговорил племянник. Повернулся и, пошатываясь, пошел к дверям.

— За гадину ответишь отдельно, — вслед ему сказала тетка.

Сергей Владимирович остановился, посмотрел на нее через плечо, испепеляя взглядом каждую клетку ненавистного тела.

— Ты дурак, — спокойно продолжала Евдокия Михайловна, словно не замечала его яростных и отчаянных глаз. — И всегда был дураком. И книжек ты читать не любил никогда, даже в детстве… Что у тебя есть? Лакированная морда с отрепетированным богоугодным выражением, десяток хороших костюмов, несколько вызубренных цитат из классиков марксизма, которые уже никому не нужны, и больше ничего. Сколько тебе лет, Сергей? Почти пятьдесят? Больше? А ты так и не понял одной простой вещи: человек становится игрушкой другого человека, если хочет от него что-то получить. Вот как ты от меня сейчас. Явился сюда, вооруженный макулатурой двадцатилетней давности, и решил, что все? Ты меня скрутил? Ты мой хозяин? Ты?! На-ка, выкуси!