Кочевой обнял меня.

— Если ты задержишься в Москве, мы еще увидимся. Но на всякий случай до свидания. Завтра позвони мне в редакцию. А если попадешь в часть, напиши, где будешь…

Проводив Саню и Лену, мы вернулись в кабинет. Тоня сидела одна. Из открытых глаз ее лились слезы, обильные и тихие. Должно быть, она очень остро ощутила вдруг свою судьбу, свое одиночество, жалела, что рядом не было мужа, с которым успела прожить лишь несколько месяцев. Никита подал мне знак, чтобы я не тревожил ее, не лез с утешениями, и кивком указал на место рядом. Я сел. Нина тоже забралась на диван с ногами. Я обнял ее за плечи. Никита курил, дымок окутывал его седую голову.

— А все-таки, друзья, судьба изредка балует нас счастливыми мгновениями. Например, этот вечер. Надо же так случиться, чтобы мы все в один и тот же день очутились вместе. И в такой день… — Никита выдохнул дым, разогнал его рукой. — Да. Вот дела-то какие. Одного женил, второго женил, сам в холостяках хожу… Просил одну особу осчастливить…

— Перестань, Никита, — попросила Тоня и прерывисто, со всхлипом вздохнула. — Пойдем домой. Пора…

— Через минуту нас здесь не будет, — ответил Никита, вставая с дивана.

— Тебе сказали, что позвонят, если понадобишься? — спросила Нина, когда Тоня и Никита ушли и мы остались одни в глубокой ночной тишине. Нина все время настороженно и ожидающе поглядывала на телефонный аппарат; он как бы хитро улыбался ей белыми кружочками цифр.

— Позвонят, или придет Чертыханов, — сказал я.

— Хорошо бы не позвонили.

— Не думай об этом.

— Ладно, не буду. — Нина встрепенулась весело. — Давай посидим за столом еще немного. За нашим, за свадебным…

Она побежала в столовую, вновь захлопотала у стола. Затем позвала:

— Иди сюда, Дима. Я уже налила вина. Давай выпьем за нашу жизнь, долгую-долгую. Бесконечную. Как дорога, которая уходит к горизонту, а там, за горизонтом, она уходи: опять куда-то далеко, к новому горизонту…

— Выпьем, — сказал я. Мы сидели рядышком, плечом к плечу, ощущая одно, пронзительное и дорогое, дороже чего не бывает: счастливы. И, возможно, в огромном потрясенном мире в эту минуту и были счастливы так полно мы одни.

— Дима, а что вы сделали с теми людьми, которых я видела во дворе?

— Я их отпустил.

— Просто отпустил, и все?

— Да. Знаешь, кто среди них был? Ирина Тайнинская.

Нина молча и вопросительно взглянула на меня.

— Как она туда попала?

— С мужем. Их задержали с чулками. Громадный тюк чулок где-то схватили. На черта им эти чулки?..

— Это все Сердобинский, — сказала Нина. — Ирина одна никогда бы на это не решилась. Мне жаль ее… Ну и что же дальше? — Нина чуть ближе придвинулась ко мне. — Налей мне еще, — попросила она.

— По-моему, тебе хватит. Ты запьянеешь.

— Нет.

Я налил ей вина. Она выпила и рассмеялась, беспричинно и немного грустно.

— Хорошо как!.. Плакать хочется, как хорошо…

Она, должно быть, утомилась, лицо отливало прозрачной белизной, веки закрывались от усталости. Я провел ее в спальню, она легла на кровать и тотчас уснула. Потом я потушил в квартире свет, поднял маскировочную бумагу и приоткрыл окно.

Ночь была темная, безветренная и сырая. Внизу, вдоль улицы Горького, двигались войска. Приглушенный гул то стихал, то возникал вновь. Слышался рокот моторов, жесткий стук колес по мостовой, конское ржание… Движение войск не прекращалось ни днем, ни ночью, и создавалось впечатление, что движению этому не будет конца…

На той стороне улицы, над темными кровлями домов, вырвалось пламя, и тут же долетел звук выстрела зенитной пушки. Задребезжали стекла в раме. Нина проснулась и негромко позвала:

— Дима, ты где?

— Я здесь.

— Почему так темно? Я долго спала?

— Не очень.

— И ты скучал в одиночестве? Иди сюда…

Нина встала с кровати, зашуршала, снимая с себя платье: она забралась под одеяло. Я сел рядом.

— Стреляли? — равнодушно спросила Нина, точно справлялась о погоде, и вздрогнула зябко и радостно.

— Зенитки били несколько раз, — ответил я.

В это время в окне заметался зеленый свет: вражеский самолет, пролетая, сбросил осветительный снаряд. Он повис гигантским, точно качающимся от ветра фонарем, кажется, перед самым нашим домом. Свет проник в окно, упал на нашу кровать, на мгновение ослепил Нину, она чуть вскрикнула, точно ей внезапно плеснули в лицо студеной водой. Волосы вспыхнули зеленым огнем, таинственно и тревожно загорелись глаза, и влажно сверкнули зубы. Я наклонился и поцеловал ее.