Послы поставили тяжелые лари на ступени у трона и у ног Дайон. Сиртингин поднялся и, сделав навстречу послам несколько учтивых шагов, передал витиеватый привет жениху, заверения в серьезности своих обещаний, пожелал послам счастливого пути. И пока те пятились, раскланиваясь к дверям, вернулся на свое место.

Не успели за ними закрыться двери зала, как Дайон еле шевеля ледяными губами, попросила:

– Отец, прошу позволения уйти в свои покои.

Сиртингин окинул дочь долгим взглядом. И столько в нем было горечи и замешательства, столько невысказанного, столько всего, что девушка и сама чувствовала, как сердце его сжалось от обреченности перед будущим. Глянуть на мать Дайон не успела, потому что сиртингин махнул рукой, и несколько прислужниц обступили девушку.

Играя роль расстроенной обстоятельствами невесты, Дайон на негнущихся ногах направилась к выходу. Стараясь не замечать удивленно любопытных глаз гостей и не слышать приглушенных перешептываний. Она была уверена, что уже сегодня ночью, а еще пуще, прямо с завтрашнего утра все четыре холма будут судачить о том, что дочь сиртингина осталась, чуть ли не брошенной у священной арки. Что великой Сивее так и не досталась прядь волос гордячки Дайон.

Едва за ее спиной закрылись двери атрия, как девушка отмерла и бегом бросилась через широкую террасу в сад, а оттуда – через галерею к своим покоям. На ходу срывая с себя жемчуга и высвобождая золотые шпильки из сложной прически, смеялась навзрыд, давя истеричными всхлипами только что пережитое напряжение.

– Свадьба! Как отцу такое в голову могло придти? Какая к бесам свадьба?! Где Дайон, а где семейная жизнь. Эти вещи попросту не совместимы. Не бывать этому! Нет! – Беда миновала. И пусть передышка будет короткой, Дайон была уверена, что сможет придумать, как справиться со свалившейся на ее голову замужеством. – Не позволю этому случится!

Через несколько минут в покоях Дайон обмершие от испуга прислужницы поднимали с пола разорванное на куски платье и рассыпавшийся жемчуг. А за окном прямо по садовым дорожкам стрелой от конюшен несся вороной конь. С юношей на спине. Черный плащ крыльями полоскался вокруг него, а хлесткая плетка, которой он подгонял скакуна то и дело оглашала сад своими щелчками.

Глава 4

Такого собрания элиты Архипелага не видел еще никто. Гости, судача и перемещаясь с места на место, собирались небольшими группками и мусолили только что увиденное и услышанное. Причем, чем дольше это происходило, тем больше оттенков приобретала история. Сиртингин скрипел зубами, Адалия бледнела с каждой минутой. После того, как одна из прислужниц тихо подошла и шепнула ей через плечо, что Дайон унеслась куда-то на лошади, ванни впервые проигнорировав гостеприимство и этикет, ушла в свои покои. Правда, перед тем как уйти, сказала мужу, так, чтобы никто не слышал:

– Найди ее и верни домой!

Прием продолжался. Естественно, не в том ключе, в котором должен был. Гости ели, пили, делали вид, что слушают музыку, на самом деле пыталась уловить каждую деталь в обсуждениях и горячих сплетнях. А Варл с досадой и нетерпением ждал, когда все, наконец, уберутся из его дома. Двое телохранителей были посланы к бухте. Это единственное место, куда Дайон могла отправиться. И только доверенные знали о нем. По крайней мере, он так думал и на что очень надеялся.

Не смотря на просьбу жены, Варл не отдал приказ попытаться задержать и сопроводить дочку домой. Хоть солнце уже и закатилось за горизонт, и на холмы легла ночь, сиртингин не сомневался, что дорогу к бухте Дайон найдет даже с закрытыми глазами. Как и в том, что сейчас девочке нужно побыть одной. Потому задача солдат состояла лишь в охране и присмотре. Попросил близко не приближаться и вернуться на рассвете с докладом.

А Дайон меж тем летела стрелой к морю. Встречный ветер на скорости сбивал слезы со щек. Злые, рвущиеся уже несдерживаемым рыком:

– Не хочу!

Неслась, пока дорогу было видно в свете неполной луны. Потом ее заволокли черные ночные облака, и конь сам сбавил ход. Дайон задыхалась от скачки, хотела еще: нестись, орать, пока не порвет связки, но уступила права мудрому животному. Кирк знал дорогу так же, как и она. Отпустив, наконец, поводья, девушка доверилась коню. И теперь неосознанно вцепилась в жесткую гриву руками, безразлично и устало пялясь в темноту.

Вскоре теплый бриз донес запах моря. И сойдя с дороги, животное покорно побрело в сторону песчаных дюн и скалистых выступов. Жесткая высокая трава шуршала под копытами, путаясь в хвосте Кирка и стременах. Дайон спешилась и в свете вновь выглянувшей луны побрела по песку в сторону своего маленького укрытия.

Море открылось сверху и как всегда внезапно, поразив красотой и силой. Она обожала его любым: спокойным и ласковым, гладким как зеркало, вздымающимся и темным в редкие бури, когда волны пенились на гребнях и смывали мелкую гальку, выбрасывая на ее место более крупные и тяжелые валуны, с тем чтобы обкатать их позднее. Дайон любила его рассветным и закатным, когда вода превращается в расплавленное золото. Дневным и искрящимся так сильно, что больно глазам. Но больше всего девушка любила его таким, как сейчас: похожим в свете луны на слегка волнующееся серебро, вязкое и говорливое у кромки прибоя, нашептывающее в темноте только ему одному известные истории.