Надо бы описать этот офис Савелова. Когда-то это была аппаратная кинозала Ленфильма. Альбин молодец, что не стал, заполучив в аренду это помещение, огульно избавляться от содержимого. Он оставил, как есть, этих монстров – четыре кинопроектора салатного цвета. Сохранил металлический стол для перемотки кинолент. И ряд одинаковых, раритетных теперь, телефонов, намертво привинченных к полке, на которой они выстроились – восемь трубок на рычагах аппаратов. Когда-то здесь священнодействовали киномеханики. О, это люди особой профессии. В советское время были целые техникумы по обучению тех, кто крутил киноленты зрителям. Их бы не техникумами назвать, а семинариями. Выпускники этих киносеминарий давали жизнь растянутому белому полотну в кинотеатре. Они нажимали на кнопку и часа полтора держали во власти магии кино сотни зрителей волшебным лучом кинопроектора. Правда, иногда их спускали на землю, свистя, негодуя и обзывая почему-то сапожниками. Это когда случались обрывы кинолент. А что значит обрыв киноленты во время сеанса? Это как вену, на которой держится жизнь, перерезать. И тогда, словно ангелы, киномеханики быстро чинили тончайший материал и вновь запускали жизнь на экранах.

В бывшей такой аппаратной и прилегающих помещениях теперь располагался офис Савелова.

– А для чего столько телефонов тут тогда понаставили? – спрашивали гости.

О! За кино следили все власть имущие. И советский Сталин, потворствовавший Григорию Александрову (Мормоненко) и фашистский Гитлер, опекавший режиссера Х'eлену Б'eрту Ам'aлию Рифеншталь, и даже, кажется, силы небесные. Понимали мощь воздействия на массы. И киноаппаратная была сравни со штабом армии. Один звонок – и «нет кина», «кина нема». Киноленту – на полку. «На полку» – значит на хранение, и никому не показывать.

Вот в этом священном месте и ожидали московско-американского гостя Дэвида Розгира сценаристы и режиссеры криминального мыла. Как известно, малый процент населения Санкт-Петербурга разбирается, как правильно построить дом или проложить дорогу. Ведь этому надо учиться не менее пяти лет, сдавать экзамены и заниматься прочей ерундой, чтобы потом строить и прокладывать. Но также известно, что в миллион раз больше людей, знающих, как совершаются и раскрываются преступления. Можно подойти к каменщику и сказать, что он как-то криво кладет кирпичи. В ответ получишь отповедь на могучем русском. А если скажешь сценаристу-детективщику, что он придумал глупость, что его творение принесет вреда больше, чем рухнувшая стена на головы граждан, он даже не обидится. Да, глупость, но эту глупость хавают! И пусть их. Смотрят, значит, нравится. Нам платят, значит, мы делаем свою работу. О'кей.

И вот эти выдумщики сидели в офисе Савелова перебирали всякие варианты столь длительного опоздания Дэвида Розгира. Пробки? Да, пробки, конечно. По телефону не отвечает? В отеле забыл мобильную трубку, должно быть.

– Я все понимаю, – бурчал себе под нос майор полиции Василий Братерский, работавший в Пресс-службе ГУВД и являвшийся основной тягловой силой сериала. Это он мог дать наколки, где есть новые интересные уголовные дела, способные дать толчок к написанию сценария. – Но я тоже занятой человек. Дэвид мог бы позвонить откуда-нибудь.

Жанна Толстенкова, автор самых кровавых сценариев сериала, была совершенно спокойна и укоряла своих коллег:

– Терпение, и еще раз это самое… Мы должны быть счастливы, что у нас, благодаря опозданию Дэвида, есть так называемое свободное время. То есть, то самое время, которого часто не хватает у творцов. Мы можем за время ожидания придумывать сюжеты, оттачивать диалоги и… Не мне вас учить. Проведем время с пользой, коллеги.

– Ты че, коллега, в такой большой компании можешь сидеть и представлять всякие там чьи-то грехи и чьи-то страдания? – спросил сценарист Авдеев.

– А то! Ты знаешь, в какой атмосфере я придумала серию «Подземный насильник»? В час пик еле влезла в электричку метро, меня со всех сторон давят, прямо дышать нечем. И тут что-то твердое уперлось мне в живот. И я представила, что кто-то в промежутках между станциями метро успевает овладеть какой-либо беспомощной женщиной. Идея неплохая, да? Но как он это делает, как притупляет реакции своих жертв, как избегает задержаний – это смог подсказать только Дэвид.

– А мне он вообще предложил написать сценарий про Чернобыль в таком ракурсе: это специально сделано Господом для того, чтобы человек привыкал к радиации. Чтобы стал по выживаемости даже выше крыс.

Авдеев только усмехнулся:

– Это что, я вот написал про школьников, которые убивали своих одноклассников ради разбойничьей добычи. Три эпизода было в действительности. А Дэвид значительно улучшил серию – надо чтобы было семь трупов школьников. Пришлось выдумать еще про несколько смертей.

Он повернулся к Братерскому:

– А как в ГУВД относятся к такому «приукрашиванию-преумножению» криминальных событий в городе? Не было же никаких подземных насильников, – наговариваем на наш город.

Сотрудник органов, думавший о том, что его ждет семья и зреет новый конфликт с женой, недовольно ответил:

– Отстань ты, и так тошно. Правду жизни уже не снимают. Люди озверели, все смотрят, и с удовольствием смотрят, сериалы про невероятные зверства и всякие непотребства. Если б не смотрели, то и нам не пришлось бы писать сюжеты кровавые, а что-либо доброе.

Авдеев, зачинщик городских криминальных сериалов, врущих и кровоточащих, отчего-то почувствовал боль в голове и произнес: «Мы поплатимся». Все повернулись к нему, но в эту минуту распахнулась дверь, и в кабинет Савелова ворвался Безуглофф: