Девочки благополучно станцевали китайский танец с зонтиками, немного облажавшись в конце – один зонтик заело, и он не закрылся, когда было очень нужно. Но их шумно поддержали зрители, и даже жюри активно аплодировало «китаянкам». Наш «чукотский ансамбль» обливался потом в меховых куртках и уже готов был выскочить на сцену, как в рядах администрации почувствовалось какое-то волнение. В левую боковую дверь зала к сцене поперла разноцветная толпа натуральных индейцев. Смуглый народ со смоляными косичками, яркими перьями, потрясая деревянными дудками и свирелями, дружественно замахал залу руками. Чума завершала шествие. Они еще и на сцену не поднялись, как завели свою музыку. Она набирала силу. Индейцы выкрикивали какие-то фразы, трясли головами, перья дрожали. Свирели ввинчивались в башку резкими голосами.

Директриса была очень взволнована и даже забыла про аплодисменты. В городе ходили слухи, что студенты-колумбийцы распространяют наркотики. Чума не представляла, какой ужас она привнесла в первые ряды зала. Но грустная мелодия на свирелях не закончила выступление латиносов.

– Эти музыканты учатся в нашем городе на первом курсе электро-механического факультета. Эквадор, Перу, Колумбия… – вещала Чума, – директриса схватилась за сердце, – …но скучают по родине. Все, что их соединяет сейчас с домом, – это музыка.

Ритм выступления поменялся. Настроение быстро передалось в зал. Они играли не для нас, а для себя. Пританцовывали, двигались под музыку. Один из них с какими-то трещотками оставил свой странный музыкальный инструмент на сцене, спрыгнул в зал и стал выделывать кренделя перед директрисой. Он, похоже, приглашал ее на свою сальсу, или как там у них называется. Директриса подняла свой мощный зад и оказалась на голову выше приглашавшего ее паренька-колумбийца. Музыканты заиграли еще веселей, а колумбиец стал раскручивать то влево, то вправо нашу Зинаиду Степановну, нырять под ее мощные бицепсы и выкидывать ногами такие коленца, что все члены комиссии загудели от удивления. В какой-то момент я увидел, что Чума выдернула из переднего ряда пузатого дядьку из комиссии и стала проделывать с ним то же самое. Пока толстый топтался на месте, она трижды обежала его, нырнула под одну руку, раскрутила его и заставила пролезть под своей рукой. Я такого цирка еще никогда не видел. «Чукчи» визжали от восторга и топали ногами.

Студенты оставили свои инструменты и «пошли в народ», только барабанщик держал ритм. Танец продолжался без музыки. В него были вовлечены все члены школьной администрации, а также отдельные представители РОНО.

Через несколько минут всех вынесло в вестибюль. Чика, который уже наладил свой музыкальный центр для дискотеки, видел, что народ не может переключиться на его тыц-тыц.

Чума молча протянула Чикалину кассетку, и настоящая сальса зазвучала через динамики, а пять колумбийцев не оставляли в покое директрису, завинчивая ее в родных ритмах и передавая нашу Зинаиду Степановну друг другу. Какое-то бесшабашное веселье охватило всех нас. Мы тоже вихлялись и крутились. Кто-то падал, кто-то наступал на ноги. Но было очень весело. Я знал, что если это придумала Чума, то там ничего случайного не было. К восьми часам все были красные, потные и очень усталые. Колумбийцы быстренько собрали инструменты и, насвистывая что-то веселенькое, вышли из школы. Чика включил свои мигалки и добавил громкости. Но директриса объявила, что вечер закончен и надо расходиться по домам.

Ее вывели под руки члены комиссии и посадили в свою машину, хотя наша Зинаида Степановна жила рядом со школой…

Географица быстро организовала конец веселья, и мы так и не узнали в тот вечер, удался ли нам интеллектуальный внеклассный час, а также – что ждет новенькую.

В понедельник Чума пришла в школу с косичками. Их было сто, а может двести. Вместо блузки на ней была одета мужская белая рубашка, явно не ее размера, еще был галстук, но не настоящий, из какого-то лоскута. И юбка была на ней темного цвета – из куска ткани, обернутого вокруг бедер. Еще были белые носочки и подростковые черные полуботинки. Ну, в общем, прикольно, не придерешься. Я рад, что она решила остаться в нашей школе.

Через месяц наша школа получила статус гимназии.

Данила выдохнул и замолчал.

Была глубокая ночь, но Яне было мало того, что она узнала. Она осторожно спросила:

– А ваши отношения как-то развивались?

– Однажды я купил билеты в кино. Перед физкультурой, когда уже все побежали переодеваться, Чума заскочила в класс что-то взять. Я был в классе. Окликнул ее по имени, хотя ее никто так в школе не звал. Она удивилась. Но на мое предложение пойти в кино сказала, что нет времени, – и убежала. Я, честно сказать, очень обиделся. Долго вспоминал эту неудачу. Потом узнал, что ей действительно не было времени на кино. Родители уехали работать куда-то в Южную Америку. Она с ними была до восьмого класса. Там училась. Потом ее отослали домой присматривать за больной бабушкой. А с родителями что-то случилось, и они не вернулись. Бабушка умерла, а Чума зарабатывала себе на жизнь, помогая переводами студентам. Никому не говорила, что живет одна, чтобы не отправили в детский дом. Я столько раз хотел разыскать ее, но теперь уж не имеет смысла. Она, наверно, замуж вышла, детей нарожала. А у меня своя жизнь.

– А я бы попыталась ее разыскать. По интернету.

– Пустое это. Пусть останется все в розовых облаках, как было раньше. Я об этой девочке думал и выжил. Будем спать.

Ханка

В восемь утра израильские таможенники уже были на корабле. Всех пассажиров разделили на две группы. Одна, большая, уже с нетерпением томилась у трапа. Человек пятнадцать, расстроенные, стояли недалеко от стойки ресепшна и тихо переговаривались.

Яна почувствовала что-то неладное. Она внимательно ловила обрывки разговоров, чужие вопросы и чужие ответы.

– Да вот, те, что молодые и незамужние, на берег не сойдут.

– А что ж так?

– Это чтобы не оставались работать нелегально.

– Так это ж касается незамужних-неженатых…

Яна дрожащими руками подала папку с документами и направлением в клинику. Ее могли не выпустить, а вот у Данилы есть конкретная тема пребывания в Израиле…

Зеленая папка долго кочевала из рук в руки серьезных израильских парней. Они смотрели вызов клиники на свет, цокали языками, смеялись, было впечатление, что они заключали пари. Неожиданно Яну и Данилу пригласили за стойку и заставили открыть рюкзак. Досмотр ни к чему не привел. Они продолжали спорить между собой. Звонили куда-то. Через полчаса на корабле появилась переводчица Ханка, маленькая девушка с веселыми кудряшками, очень внимательными шоколадными глазами и с легкой улыбкой на полных, красиво очерченных губах. Возле высоких парней в военной форме она казалась совсем девчонкой. Да и одета была как-то несерьезно – трикотажная майка, прорезанная ножницами и заплетенная какими-то чудными узорами, джинсы, обрезанные возле коленок. С ее приходом очередь стала двигаться быстрее.