– Вы говорили, что хотите подняться туда, под самый купол. Пойдёмте?

На смотровую площадку по винтовой каменной лестнице поднимались сначала бодро. Но к 180-ой ступени у Аси начали предательски поднывать ноги, а господин Клуге – она слышала – уже тяжело дышал. Глубокие маленькие окна в толще стен, словно подбадривая, протягивали им ниточки солнечных лучей. 210, 211 –можно не считать, цифры написаны на ступенях, как маячки, ведущие наверх. Наконец-то выход на крышу, на висящую в воздухе ещё одну металлическую лестницу. Ася не позволяла себе смотреть по сторонам, взглядом она цеплялась за поднимающуюся перед ней туристическую спину, а руками – за металлические перильца. Каждый сезон она по нескольку раз поднималась сюда, но всегда на этом последнем промежутке, не имея под ногами достаточной опоры, пугалась. Казалось, что порыв ветра оторвет руки от перил, ворвётся в открытый криком перепуганный рот, зальёт лёгкие и понесёт её маленьким растрепанным комочком над куполом, над Невой, над кранами в порту и дальше над заливом. В своём страхе Ася, как правило, успевала долететь до мифического финского болота где-то далеко на севере и уронить свою смятую фигурку в мягкие усыпанные клюквой вымышленные мхи как раз к концу страшной лесенки.

– Боитесь высоты?

Ася взглянула в лицо своего подопечного, но так и не поняла, был ли это вопрос вежливости или он увидел её испуг.

– А Вы?

Герр Клуге энергично замотал головой. Ася часто замечала, что это небольшое приключение – подъем сюда, на высоту сорока трёх метров – как правило, сближало её с клиентами. Со многими после этого они как-то незаметно переходили на «ты». Но профессор, казалось, был полностью поглощён открывшимся видом. Он выудил из сумки, перекинутой через плечо, свой ежедневник, разбухший от вложенных бумажек и разноцветных закладок, и начал сверяться с ним, пытаясь сориентироваться в городе, лежащем перед ними, словно ожившая объёмная карта.

– Ah! Mein Hotel!9 – вдруг обрадовался он, завидев с южной стороны отмеченные красными маркизами высокие окна «Астории» и скромно стоящее рядом, похожее на её младшего брата, здание «Англетера».

– Ася, идите сюда, я сейчас покажу вам, где я живу!

С этими словами он подхватил Асю под руку, развернул в нужном направлении и принялся с детской радостью объяснять, где окна его номера.

«Ну вот», – подумала Ася, чувствуя его плечо и руку, слишком близко склоненную к ней бритую, пахнущую горьковатым мужским парфюмом, щеку и пропуская из-за этого половину сказанного. Герр Клуге, видимо почувствовав её напряжение, отодвинулся на правильную дистанцию, руки демонстративно положил на ограждение. Ася машинально скользнула взглядом по его правой руке. На безымянном пальце, там, где обычно бывает обручальное кольцо, профессор носил перстень с печатью. Выглядел перстень как старинная, фамильная вещь, Ася различила две латинские буквы: RC. Ральф Клуге? Странно, «Kluge» пишется через «К», а не через «С». Но спрашивать она, разумеется, не стала. Сближаться с клиентами никогда не входило в её планы. Это была только работа, только деньги.

Медленно они сделали по смотровой площадке два круга. Ася, как это бывало почти каждый раз, позволила себе увлечься простором, игрушечными и всё-таки живыми видами. Знакомые будничные дома и улицы выстраивались отсюда, сверху по-новому, выдавая замысел первых архитекторов города. За три века город пророс, словно брошенное в эту болотистую землю зерно. Он был таким, каким его задумали и всё-таки уже повзрослевшим и позволявшим себе действовать, не оглядываясь на волю породивших его людей из далекого прошлого. Как по линеечке прочерченные в небе шпили Петропавловки и Адмиралтейства переглядывались через широкую блестящую ленту реки. Перед Зимним дворцом, словно бусинки на блюдце, перекатывались крошечные фигурки туристов. Поднявшие на дыбы своих коней, императоры Пётр и Николай казались отсюда шахматными фигурками. Крыши, крыши и брандмауэры до самого горизонта – знаменитая «небесная линия» Петербурга, взорванная иногда куполами и колокольнями церквей. Асе иногда представлялось, словно кто-то небесный бережно, двумя огромными пальцами держа за тонкие золотые крестики на куполах, опустил эти соборы прямо с неба и, найдя свободное место среди домов, аккуратно поставил на землю. Подставляя лицо ветру и солнцу, Ася постаралась отогнать мысли о том, сколько тайн прячется под этими крышами, за этими стенами. Чужие тайны, как и чужие письма, лучше не трогать.

Спуск со смотровой площадки прошел намного быстрее, чем подъем. Когда вышли из здания и прошагали вниз по огромным гранитным ступеням, Ася предложила подойти к Медному всаднику. Туристы всегда просили её об этом, хотели поставить галочку в списке обязательных к посещению достопримечательностей. Но профессор затряс головой, удивился:

– Подождите, но мы же ещё не осмотрели здание снаружи, – запротестовал он. Ася растерялась, хотя вида и не подала. Как правило, все ограничивались интерьерами собора, так что выученные когда-то сведения о том, что за фигуры украшают портики со всех четырех сторон, она уже основательно забыла. Хорошо помнила только одну, на западном фасаде. Впрочем, профессор, кажется, не очень ждал её объяснений, бодро и решительно он зашагал вокруг здания, оставляя по правую руку невидимую за высокими экскурсионными автобусами и деревьями сквера Неву и отвергнутого им Петра.

Они обогнули собор. Здесь не было ни касс, ни входа в музей, ни выхода из него, так что тут массивные ступени не омывало волнами накатывающих экскурсий, и фасад можно было увидеть таким, каким его задумал архитектор.

Это место хорошо подходило для рассказа о том, как огромное здание маскировали от бомбежек во время войны. В таких муках, ценой стольких трудов и стольких жизней рожденный, роскошно украшенный великан оказался перед лицом опасности не просто беззащитен и беспомощен, но и опасен. Его огромная шапка – золотой купол – мог послужить для противника отличной мишенью и точкой отсчета для вычисления других целей в осажденном городе. Именно здесь, с западной стороны на монолитных гранитных колоннах всё ещё были видны глубокие раны–сколы, оставленные бомбежками. Проговаривая заученный текст об осаде городе, Ася смотрела на бесстрастный профиль профессора и думала, что, может быть, тогда здесь, всего в нескольких километрах от города, воевал его отец или дед. Господин Клуге внимательно выслушал, покивал.

Ася вздохнула и, немного поколебавшись, вернулась в девятнадцатый век и рассказала всё-таки о скульптурах там, высоко наверху.

– Рельефы, украшающие портик здесь тоже отличаются от тех, что мы видели на других фасадах. Некоторые из этих фигур наделены чертами современников скульптора: это люди, которые были связаны со строительством собора, например, президент Академии Художеств, Оленин, или граф Волконский, председатель комиссии по строительству.

Она взглянула на профессора, улыбнулась и добавила:

– Сидящая фигура слева – это архитектор здания. Огюст Монферран.

– Фигура архитектора? Которая? – оживился герр Клуге.

– Слева. Он в античной тоге, полуобнажен. А в руках держит макет собора, – пояснила Ася и невольно подняла глаза к портику.

Фигуры четко вырисовывались на фоне голубого неба. Но слева будто пробегала какая-то рябь, казалось, одна из фигур отбрасывает тень, ослушавшуюся всех законов физики и оптики. Тень жила собственной жизнью, перемещаясь вдоль портика, величественно жестикулируя. Ася с привычным легким беспокойством узнала его. Из всех призраков, которых она встречала в городе, этот был из тех немногих, чьё имя и чью судьбу она знала. Почти каждый раз она видела его возле собора. Огюст Монферран – человек, когда-то покинувший утонченный Париж ради службы при дворе русского императора, положивший всю свою жизнь на строительство храма, воспевающего чужую веру и величие чужой державы, так и не удостоенный права быть похороненным в этой земле.