– А ты? – тихо сказала девушка, притягивая к груди терявшего сознание Ганса, а Волк... Ему нечего было сказать. – Он – м-мой отец.

Он ничего не понимал, лишь чувствовал как что-то сжалось внутри него от этого обреченного взгляда темных безнадежных глаз, смотревших на него. Сколько бы он сейчас отдал бы за то, чтобы вновь увидеть в них радость и улыбку, однако девушка смотрела на него, смотрела на кровь на его шкуре и видела перед собой хищника. Неужели этого страха в ее глазах он когда-то так желал увидеть? Идиот...

Раздался выстрел. Хюберт и Вольф словно почувствовали, что где-то нужна их помощь, и уже неподалеку раздавались их голоса, да доносился противный запах их ружей. Над лесом опять прокричало воронье, знаменуя пролитую за сегодня кровь. Своих? Чужих?

Замершие на месте фигур пришли в движение. Волки рассеялись в дыму, словно их там и не было. Агата как заведенная гладила голову бледневшего на глазах отца, не замечая ничего вокруг, но когда принявший человеческое обличье Волк попытался коснуться ее… Попытался как-то сказать, что он такой же Волк, которого она знает, она испугалась и отстранилась от него, смотря на перепачканное в крови лицо сероволосого юноши.

– Вольф! Они здесь…

Прячась в тенях могучего леса, Волк скрылся, хоть ему хотелось утащить и ее вслед за собой, может даже через силу. Ему нужно было объяснить ей все и попытаться удержать возле себя как раньше, ведь сама она теперь его ненавидит скорее всего, ненавидит как человек волка...

Скрывавшийся в глубине чащи Хозяин леса оглянулся и, заметив, как к хрупкой фигуре девушки, обнимавшей своего отца, подошли другие охотники, подумал не о «Хюберте» и не о какой-то дурацкой ревности, а об истиной природе вещей, которая их разделяла… Она – человек. Он – волк. Заблудшие в каком-то маленьком призрачном счастье они совершенно позабыли об этом, а природа взяла свое. Теперь все было на своих местах, и голос крови лишь бездумно повторял, раздражая хищника еще больше. «Свой среди своих, чужая среди чужих». Охотник наказан, стая спасена… Но, противореча своей природе, он чувствовал, что хотел другого…

– Что с ним? – раздался вопрос, и провалившаяся вглубь себя Агата покачала головой.

– Ничего…

Проведя несколько часов у кровати отца, девушка устала. Ее уже давно не смущали пятна на одежде, на руках. За последние часы она успела не один раз перевязать и обмыть раны Ганса, который впервые молча и послушно принимал помощь дочери и жены.

– Ты устала. Сядь.

Девушка попыталась отказаться, но, почувствовав на плечах заботливые руки Хюберта, послушно опустилась на стул. Какая-либо поддержка была ей необходима, и сейчас она могла немного отдохнуть, хотя неприятные воспоминания предательски всплывали в памяти, терзая бедное девичье сердце.

Все так хорошо начиналось. Они были друзьями. Он так забавно на нее обиделся. Потом пробрался в деревню только для того, чтобы повидаться с ней. Показал ей свое жилище. Он так нежно смотрел на нее, словно зная наперед, что она скажет и что она будет делать. Словно готов был кое о чем ей сказать… Девушка закрыла глаза. Это были самые счастливые минуты в ее жизни, до того момента, когда с окрыленной каким-то странным счастьем с нее слетела легкая пелена неведения, и все встало на свои места.

То, что произошло в лесу, было прямым доказательством тому, что где-то они запутались, позабыв об истинном положении вещей. Она – человек, который боится жестокости зверя, а он – волк, который ненавидит человека.

Его глаза… Его пасть, перепачканная кровью ее отца. Он даже не заметил ее сначала, смотря на нее глазами зверя, а не Волка. Да, Красная шапочка отдавала себе отчет в том, что ее отец не был святошей. Ганс был жестоким охотником, убивавшим с одинаковым равнодушием и волков, и оленей, и ягнят в хлеву. Он был деспотом дома, держа прежде всего Агату в ежовых рукавицах, наказывая девушку за любую провинность. Благо, если мать оказывалась рядом. Наверное, она была перед ним в чем-то виновата, все же… Агата понимала это, он был ее отцом, который теперь с трудом мог пошевелиться, который возможно мог умереть от всего пережитого, и это очень беспокоило девушку.

Волк. Что теперь делать с ним. Что теперь будут делать охотники? Да он зверь, и сегодня девушка убедилась в этом. Агата, казалось совершенно забыла, что в первый день их знакомства он хотел ее съесть. Ей всегда казалось, что это что-то невозможное, чтобы ее Волк сотворил какое-то зло, а сегодня… Неужели ей придется забыть о нем? Наверное так будет лучше, но… Забыть о том, как он иногда забавно говорит, обижаясь на ее замечания. Забыть о том, как он наблюдает за ней, думая, что она ничего не видит. Забыть, как он греет ей руки. Забыть сегодняшний день? Может быть она и предпочла бы забыть что-то, произошедшее сегодня, но уж точно не это.

– Я не понимаю… – в просторную комнату охотничьего дома, где участи Ганса в нетерпении ожидали Вильгельм, Хюберт и Вольф, появилась Хильда. Женщина вся осунулась, едва сгорбилась, не выдержав свалившегося на нее горя, и хоть самообладание пока не покидало ее, было видно, женщина на грани.

Вильгельм был не в лучшем состоянии. Побелевший, пытавшийся унять тряску, мальчик жался к стенам родного дома, пытаясь забыть о желтых, преследовавших его волчьих глазах. Хюберт был также обеспокоен состоянием своего товарища, однако сейчас вернувшаяся Агата, которая неведомым образом оказалась посреди леса возле истерзанного Ганса, вызывала у него большие опасения. Бедная девочка, которой, как ему было известно, жизнь дома медом не казалась, теперь столкнулась с таким несчастьем. Как никогда ему хотелось ее поддержать, независимо от тайных чаяний в будущем ввести темноглазую красавицу в свой дом в качестве хозяйки.