Иван Андреевич поцелуями спустился по шее шатенки, рукой захватив ее волосы, каждый раз возвращаясь взглядом ко мне. А потом, задержав его чуть дольше чем следовало, он легонько схватил двумя пальцами девушку за подбородок и, потянув к себе, медленно поцеловал ее.

И тогда в моей голове промелькнула внезапно озарившая своим светом, истина: он не простит меня. Он просто не нуждается в моих извинениях. Ему абсолютно все равно.

Что я здесь делаю?!

Я, с силой оторвав взгляд от их поцелуя, развернулась и, опустив голову, направилась в ту часть коридора, откуда доносилась музыка. Добравшись до импровизированной барной стойки, смастеренной из необработанных бревен, я взглянула на бармена, что-то промямлила, а через минуту уже опрокинула в себя рюмку текилы.

По телу разлилось тепло. Горло и желудок безжалостно обожгло. Я лениво подумала, что пропустила ужин в отеле и пить на голодный желудок, наверное, не самая лучшая идея…

— Еще две, — хрипло, будто не своим голосом попросила я бармена, и тот, забрав из моих пальцев купюры, услужливо кивнул.

— Девушка, — пьяно промурлыкал кто-то около моего уха.

— Отвали, — бросила я и выпила вторую рюмку.

— Де-е-вушка, ну что вы так грубо! — противно протянул тот же голос. Я почуствовала на своей талии горячую руку, от чего волна отвращения захлестнула с головой. Повернувшись к обладателю голоса, я встретилась с абсолютно пьяными голубыми глазами и уверенной улыбкой невысокого парня, потянувшего ко мне вторую руку. В памяти безжалостно всплыло воспоминание об Иване Андреевиче, притягивающем к себе шатенку. — А что вы здесь одна скучаете? Давайте вместе напьемся? Хорошо проведем время, а?

— Отвали, — по слогам проговорила я, без особого труда сбросила его руки с себя и оттолкнула. Мне повезло, не будь он так пьян, вряд ли у меня получилось освободиться из его объятий.

— Ну и пошла на… — нецензурщина утонула в сменившейся музыке, а я выдохнула, вернув взгляд на барную стойку. К оставшейся рюмке текилы присоединилась еще одна. Я вопросительно перевела взгляд на бармена, но тот только улыбнулся и подмигнул мне. Что ж… Если все выступавшие на конференции только и делали вечерами, что выпивали в номерах и барах, почему этого не могу сделать и я?

Хмыкнув сама себе, я выпила друг за дружкой обе рюмки и, прикрыв глаза, наслаждалась чувством, как расслабляется и растекается за грани напряжения все мое сознание.

— Что, Сонечка, наконец решила отдохнуть?

Голос его, внезапно прорезавший мое спокойствие, был тих и вкрадчив. Но даже легкая насмешка все-таки не смогла скрыть обиду, чувствующуюся даже сквозь нее.

— Да, Иван… — отчество я специально так и не произнесла. — И, надеюсь, вы не станете мне в этом мешать?

— Да боже упаси встать у вас на пути, Сонечка! Я ведь до сих пор от вашего шантажа не отошел!

Я слышу, как он надсмехается. Зачем все это? Зачем вся эта конференция? Зачем я вообще ему про преферанс тогда сказала? Почему не призналась, что курсовая не моя, что мне помогли? Чего, блин, я такая гордая?! Сидела бы сейчас, среди друзей своих любимых, которые теперь превратились в кучку недоверчивых отголосков дружбы…

— Что я вам сделала?

Мой вопрос прозвучал до ужаса уставшим и искренним, потому что вырван был из самой глубины души. Потому что звучал внутри меня уже очень и очень давно. А такие уставшие вопросы нельзя долго таить в себе.

С лица Ивана Андреевича тут же исчезла ухмылка. На мгновение он даже показался мне слегка растерянным. Видимо думал, что сейчас хорошенечко попререкается со мной, лишний раз утвердится в звании самого остроумного мастера хлесткого злословия, а тут на тебе… Но на смену это растерянности почти моментально была надета маска хлоднокровия.

— Что я вам, блин, сделала?! — чуть громче повторила я. — Я из-за вас теперь как прокаженная в институте! Да мне плевать и на философию эту гребанную, на преферанс ваш, на девок этих! Да делайте что хотите! Трахайте студенток, играйте в свой сраный покер! Мне плевать!!! Но я-то… За что?! За курсовую?! Да! Это не моя курсовая! Теперь довольны?! Услышали что хотели?! Я как идиотка переживала, думала, нагрубила ему! Нельзя так! Не по-человечески это! А вы думали об этом?

— Сонь!

— Что Сонь?! — не сдержавшись крикнула я и тут же замялась, поняв, что окружающие слегка заинтересовались нашим скандалом. — Вас там ждут, Иван Андреевич, — бросила я, осушила последнюю рюмку и быстрым шагом направилась прочь, пока вся эпичность моего исчезноваения не была испорчена слезами.

Но чья-то сильная рука обхватила мою ладонь и, резко дернув на себя, припечатала к стенке. Иван Андреевич коршуном навис надо мной, прижавшись так близко, что я могла почувствовать на себе его горячее дыхание.

— Я переживала, понимаете? — слезы все-таки предательски заблестели на глазах. — Вы бы видели себя. Я будто нож вам в спину всадила…

— Всадила, — хрипло ответил он и в следующее мгновение накрыл мои губы своими.

Мягкие, но требовательные прикосновения буквально вскружили голову, заполнив ее целым вихрем мыслей. Среди них была и та блаженствующая шатенка, и осуждение куратора, считавшего, что я сплю с сыном ректора, и сообщения Глеба, согревавшие своим искренним теплом, отчего мне вдруг показалось, что это до ужаса неправильно. Что я должна сопротивляться, попытаться так же отпихнуть от себя его, как того пьяного парня, ведь ненависти во мне к этому человеку было хоть отбавляй! А все нежные чувства были неотрывно связано лишь с одним именем — Глеб, которое высвечивалось в последнее время на сообщениях теперь уже разбитого телефона. Но прикосновения его рук, тепло его тела словно нечто живительное переполняли меня, унося в забытое и сладкое чувство эйфории поцелуя. Я сама таяла, словно та самая шатенка у окна, с которой он наверняка целовался все это время, пока не пришел сюда, а то и чего еще…