Они обнялись.

– Михаил Юрьевич, вы давно мне обещали написать в альбом, – подойдя к ним, обратилась София Карамзина, – вот и альбом.

– Обещание даме надо выполнять, Мишель, – улыбаясь, сказал Одоевский.

– Непременно! Дайте только возможность мне где-то посидеть в уголочке.

– Вот здесь вам будем удобно, – сказала Софья Михайловна, усаживая Лермонтова за стол в дальнем углу залы.

– Конечно! Спасибо, Софи…

Примерно через четверть часа Лермонтов вернул Карамзиной альбом с вписанным стихом.

– Какая прелесть, Михаил Юрьевич, – с восхищеньем воскликнула Софья Николаевна. – Спасибо! Спасибо! Спасибо!.. Михаил Юрьевич, как вы посмотрите, если здесь у меня устроить вечеринку, чтобы проводить вас?

– Право, мне не хотелось бы вас затруднять…

– Нас это вовсе не затруднит, – ответила Карамзина.

– Михаил Юрьевич, Мишель, соглашайся, – сказали вразнобой все присутствовавшие.

– Друзья, я принимаю ваше предложение, и прошу всех прийти. Мне будет очень приятно провести с вами последний вечер.

В последний день отпуска, вечером провожали на Кавказ Лермонтова. Салон Карамзиных. За окнами – Летний сад в туманной весенней зелени. Сумерки. Блещущая закатом Нева.

За круглым чайным столом непринужденное и веселое общество. Софья Карамзина, Мусина-Пушкина, Вяземский, Александр Тургенев, Лермонтов, другие гости. Екатерина Карамзина разливает чай.

– Самое интересное зрелище, какое мне привелось видеть в жизни, – это обед у Жуковского, когда Крылов ел поросенка и от удовольствия мог только шевелить пальцами. Потом его отвели в кабинет, и он проспал на диване до утра. Проснувшись, рассказывал, что снилось ему, будто государь, Николай Павлович, стоит у стола, трет хрен с сахаром и плачет крупными слезами, – со смехом рассказывает Вяземский.

Все смеются, кроме Лермонтова и Мусиной-Пушкиной. Мусина-Пушкина только слабо улыбается. Лермонтов гладит мохнатого пса и незаметно дает ему тартинку. Мусина-Пушкина грозит Лермонтову пальцем.

– Страшен сон, да милостив бог, – реагирует на сказанное Екатерина Карамзина, мать Софьи.

– А вы слышали новость, господа? На Булгарина в Нарве напали разбойники. Окунули его с головой в реку, и в кармане у него раскис очередной пасквиль на русскую литературу, – подлил масла в огонь юмора Тургенев.

Снова все смеются, кроме Лермонтова. Мусина-Пушкина тревожно взглядывает на него. Лермонтов сидит сгорбившись, смотрит за окно, где в густых сумерках пылает странным желтоватым огнем зелень Летнего сада.

– Ничем не удается развеселить его, – почти шепотом говорит Софья Карамзина Вяземскому.

– Вы видите, София Николаевна, мы уж с Тургеневым стараемся вовсю, как два старых рысака, но ничто не помогает, – тоже шепотом отвечает ей Вяземский.

– А Мятлев будет сегодня? – спросил Тургенев.

– Обещался прийти, – ответила Екатерина Карамзина.

– Вы знаете, какую дерзкую штуку он на днях отколол на обеде у графини Воронцовой? Он сидел с молоденькой маркизой Траверсе. Маркизу преследовал поклонник, адъютант наследника, – он поднес ей огромный букет. Маркиза имела неосторожность пожаловаться Мятлеву на назойливость поклонника. Что же делает Мятлев? Он требует у лакея блюдо, берет букет, крошит ножом цветы и листья на мельчайшие кусочки, поливает маслом, солит, перчит и приказывает лакею отнести этот салат из цветов поклоннику в качестве угощения, присланного маркизой, – смеясь рассказал Тургенев.

– Сразу узнаю Ишку Мятлева! – сказала Софья Карамзина.

– Да, это очень забавно, – говорит Лермонтов, не улыбаясь, думая о чем-то своем и гладя собаку.

После недолгого молчания:

– Софи, вы знаете, что сегодня я уеду на Кавказ прямо отсюда? Я распорядился, чтобы лошадей подали к вашему крыльцу. С бабушкой я уже попрощался. Бедная моя бабушка… Сколько было слез…

– Это очень хорошо, по-дружески, Мишель, спасибо, – ответила Софья Карамзина.

– Наталия Николаевна Пушкина! – объявил слуга в дверях.