Вспыхнул белый огонек, но везде были только красные и черные пятна.

Слишком много. Слишком много сломанных, разодранных и разрушенных вещей…

Его грудь едва поднималась. Он не открыл глаза.

— Проснись, — приказала она ему, ее голос надломился. Она погрузилась в свою силу, но ущерб… Это было похоже на попытку исправить дыры в тонущем корабле.

Слишком много. Слишком много и…

Крик и шаги вокруг них.

Его жизнь стала уменьшаться и превратилась в туман вокруг ее магии. Смерть кружила, словно орел, нацелившись на него.

— Борись с ней, — всхлипнула Ирэн, тряся его. — Ты упрямый ублюдок, сражайся с ней!

В чем смысл всего этого, если теперь ничто не имеет значения…

— Пожалуйста, — прошептала она.

Грудь Шаола поднялась, высоко поднявшись, чтобы опуститься в последний раз…

Она не могла этого вынести. Не потерпит этого…

Свет мерцал. Внутри этой травмы была масса красного и черного.

Зажегся огонек. Расцвел белым.

Потом еще один.

Другой.

Огни расцветали вдоль сломанных внутренностей. И где они сияли…

Плоть связывалась. Кости зарастали.

Свет за светом.

Его грудь продолжала подниматься и опускаться. Подниматься и опускаться.

Но боль, темнота и свет…

Голос женщины, знакомый и чужой. Голос, который был голосом Хафизы, и… кого-то другого. Того, кто не был человеком, никогда не был. Говоря через Хафизу, их голоса смешивались с чернотой.

— Ущерб слишком велик. Чтобы его вылечить, нужно заплатить цену.

Все эти огни, казалось, колебались в этом потустороннем голосе.

Ирэн пробиралась вдоль них, пробиралась сквозь них, как сквозь поле с белыми цветами, огни прыгали и покачивались в месте боли.

Не огни… а целители.

Она знала их огни, их сущности. Эретия — это была Эретия, ближайшая к ней.

Голос, который был и Хафизой, и Другим, снова сказал:

— Должна быть цена.

За то, что принцесса сделала с ним… Оттуда не было возврата.

— Я заплачу, — сказала Ирэн боли, темноте и свету.

— Дочь Фенхарру заплатит долг сына Адарлана?

— Да.

Она могла поклясться, что нежная, теплая рука коснулась ее лица.

И Ирэн знала, что она не принадлежит Хафизе или Другому. Не принадлежала ни одному целителю.

А тому, кто никогда не покидал ее, даже когда она превратилась в пепел на ветру.

Другой голос сказал:

— Ты предлагаешь это по своей собственной воле?

— Да. От всего сердца.

Во всяком случае, это был он с самого начала.

Те любящие, призрачные руки снова коснулись ее щеки и исчезли.

— Хорошо. Ты должна заплатить, Ирэн Тауэрс. И я надеюсь, ты увидишь, что это того стоит.

Ирэн попыталась ответить. Но свет вспыхнул, мягкий и успокаивающий.

Он ослепил ее, внутри и снаружи. Оставив ее, окружил голову Шаола, ее пальцы схватились за его рубашку. Чувствуя, как его сердце забилось в ладонях. Его дыхание на ее ухе.

На плечах были руки. Две пары. Они сжались в молчаливом приказе поднять голову. Ирэн подняла.

Хафиза стояла позади нее, Эретия рядом с ней. Каждая положила руку на плечо.

Впереди стояли еще два целителя. Каждый с руками на их плечах.

За ними еще два. И дальше.

Живая цепь силы.

Все целители Торре, молодые и старые, стояли в этой комнате из золота и костей.

Все связаны. Все связаны с Ирэн, с рукой, которой она все еще держала Шаола.

Несрин и Сартак стояли на расстоянии нескольких футов, первая прикрывала рот рукой. Потому что Шаол…

Целители Торре опустили руки, разорвав связь, когда ноги Шаола пошевелились. Затем его колени.

И затем его глаза распахнулись, и он посмотрел на Ирэн, ее слезы капали на его лицо, которое было все в крови. Он поднял руку и провел пальцем по её губам.

— Мертв?

— Живой, — выдохнула она и наклонилась. — Очень даже живой.

Шаол улыбнулся напротив ее губ, вздохнул глубоко и сказал:

— Хорошо.

Ирэн подняла голову, и он снова улыбнулся ей, кровь текла по его лицу.

И там, где однажды шрам остался на его щеке… осталась только чистая кожа.