Затем она положила руки на живот.

Отправила ее магию для исследования, танцуя по нему — по жизни внутри.

Что-то новое и радостное ответило.

Громко.

Его удар заставил Дуву улыбнуться, ее веки открылись.

Дува моргнула. На мерцающую руку Ирэн, которую она все еще держала на животе.

— Это… — слова были резкими.

Ирэн улыбнулась, тихонько задыхаясь, избавляясь от тяжести в груди.

— Здоровый и человеческий.

Дува просто смотрела на Ирэн, пока темные глаза не наполнились слезами.

Ее муж опустился на кушетку, закрыв лицо руками, его плечи содрогались.

Едва уловимое движение — и каган оказался перед ними.

И самый могущественный человек на земле упал на колени перед этим диваном и потянулся к своей дочери.

— Это правда, Дува? — потребовал Аргун, стоя у изголовья дивана, и Ирэн сопротивлялась желанию связать его, чтобы дать женщине некоторое пространство, чтобы разобраться во всем, что она перенесла.

Сартак не сдержался. Он прорычал своему старшему брату:

— Заткни рот.

Но прежде чем Аргун смог ответить, Дува подняла голову с плеча кагана.

Слезы катились по ее щекам, когда она посмотрела на Сартака и Аргуна. Затем на Хасар. Затем на Кашина. И, наконец, на мужа, который поднял голову с рук.

Тени все еще выливались были на этом прекрасном лице, человеческом.

— Это правда, — прошептала Дува, ее голос дрогнул, когда она оглянулась на своих братьев и сестру. — Все это.

И когда все, что подразумевало признание, было высказано, каган снова потянул ее к себе, мягко покачивая, пока она плакала.

Хасар задержалась у подножия кушетки, а когда ее братья прижались, чтобы обнять сестру, что-то похожее на печаль было на ее лице.

Хасар заметила взгляд Ирэн и произнесла:

— Спасибо.

Ирэн только склонила голову и попятилась туда, где ожидал Шаол. Не рядом с ней, а на инвалидном кресле рядом с соседней колонной. Он, должно быть, попросил слугу вытащить его из своей комнаты, когда связь между ними стала меньше, когда она сражалась в Дуве.

Шаол подошел к ней, изучая. Но на его лице не было ни горя, ни разочарований.

Только благоговейный страх и такое обожание, что у нее перехватило дыхание. Ирэн села к нему на колени и обняла его, целуя в щеки.

Дверь хлопнула в коридоре, и звук бегущих ног и шуршащих юбок заполнил воздух. И рыдания. Великая Императрица всхлипывала, когда она бросилась к своей дочери.

Она была в футе от неё, прежде чем Кашин вскочил, схватил мать за талию, ее белое платье раскачивалось от сильного бега. Она говорила на халху, слишком быстро, чтобы понять, чтобы Ирэн поняла, ее кожа была пепельной на фоне ее черных длинных прямых волос. Кажется, она не замечала никого, кроме дочери перед ней, когда Кашин бормотал объяснения, его рука поглаживала тонкую спину матери, успокаивая.

Великая Императрица только упала на колени, сложив руки к Дуве.

Забытая боль зашевелилась в Ирэн при виде матери и дочери, при виде обоих, плачущих от горя и радости.

Шаол сжал ее плечо в спокойном понимании, когда Ирэн соскользнула с его коленей, и они повернулись, чтобы уйти.

— Всё, что угодно, — сказал каган через плечо Ирэн, мужчина все еще стоял на коленях около Дувы и его жены, когда Хасар, наконец, устремилась к сестре. Их мать просто обняла обеих принцесс, целуя сестер в щеки, брови и волосы, когда они держались крепко. — Всё, что пожелаешь, — сказал каган. — Попроси, и оно станет твоим.

Ирэн не колебалась. Слова сорвались с ее губ.

— Одолжение, Великий Каган. Я бы попросила вас об одолжении.

Двор был удивлен, но Шаол и Ирэн все еще были одни с Несрин и Сартаком, сидящими в их комнате.

Принц и Несрин присоединились к ним на пути в комнату, Шаол наклонил кресло в сторону Ирэн. Она качалась на ногах и была слишком упряма, чтобы упомянуть об этом. Даже дошло до того, что целители оценивали его острыми взглядами, осведомляясь о его спине, ногах. Как будто он был тем, кто истощил всю силу.

Он почувствовал это перемещение в его теле, когда мощные волны ее силы влились в Дуву. Растущее напряжение вдоль частей спины и ног. Только тогда он ушел со своего места во время исцеления, его шаги были неровными, когда он наклонился к деревянной ручке соседнего дивана и тихо попросил ближайшего слугу принести его кресло. К тому времени, как они вернулись, он нуждался в этом — его ноги все еще были способны немного двигаться, но не стоять.

Но это не помешало ему, не смущало его. Если бы это было естественное состояние его тела на всю оставшуюся жизнь… это не было наказанием, совсем нет.