«Теперь я могу согласиться с этим сумасшедшим… Здесь действительно можно умереть от красоты и… одиночества».

– О чём задумалась? – спросил Раин, появившись неожиданно, как фокусник из воздуха.

Выйдя из-под гипноза уличных красок, Фадэра оторвалась от окна и увидела, что Раин преспокойно возлежит на подушках, а перед ним находится поднос с чашками чего-то очень ароматного. Взглядом он предложил ей сесть рядом. Фадэра поспешила ответить, усаживаясь среди подушек.

– Так… – пожала плечами.– О чём я думала, уже точно не думаю,– сказала она, устало улыбаясь.

– Слова мудреца, – протянул ей чашку.– За это надо выпить! Держи, это поможет твоему организму расслабиться и согреться.

Фадэра взяла из его рук довольно горячую чашку с неким напитком и на пару с Раином выпила его. После того как она совершила один обжигающий глоток, всё, что было в ней живого, расплавилось от температурного перепада. Ощущение того, что ты проглатываешь огромный кусок солнца, которым тут же начинаешь давиться.

– Что это?– спросила она с выпученными глазами.

Раин с нескрываемым удовольствием, смакуя на языке оставленное глотком послевкусие, отвечал:

– Это гавайский напиток. Лечит душевнобольных, в общем, таких, как ты. А если ты спрашиваешь о его земных составляющих, то это горячий шоколад, сваренный на добротной мексиканской текиле. Замечательная вещь! Тебе, я вижу, понравилось.

И причмокивая, сделал ещё один глоток удовольствия.

– Очень… Но я воздержусь,– сказала Фадэра, пытаясь пристроить кружку возле себя.

– Надо же! Сделав один глоток, ты уже выносишь ему приговор! – искренне удивился Раин. – Вся прелесть этого яства раскрывается со временем. С каждым глотком ты погружаешься в удовольствие всё глубже и глубже. Так же и с человеком. О нём можно судить, только спустя время, когда ты изопьешь хотя бы часть его жизни. Первое ощущение нужно довести до бесконечного чувства.

– Хорошо, – сказала Фадэра, возвращая чашку в исходное положение.– Я выпью его при одном условии. Если ты мне расскажешь о своей жизни. Я о тебе ничего не знаю, и это будет справедливый обмен.

– Хм… Обмен, говоришь. Если тебе это так необходимо, то я готов. Что ты хотела узнать, Фадэ?

Немного помолчав, определившись с вопросом, она начала:

–Что ты делаешь в кафе у дедушки Ола?

– Работаю.

– Кем?

– Когда как… Дедушка Ола стар и многого уже не может выполнять с прежней прыткостью. Приезжая на работу, я не знаю, какую роль мне отведут: официанта, повара или, как сегодня, спасателя, – на этих словах он радостно улыбнулся.

Фадэра сделала глоток, Раин продолжал рассказывать:

– В благодарность за помощь он поселил меня в эту квартиру. Взамен мне всего-то надо появляться каждый день на рабочем месте.

Отхлебнув ещё чуть-чуть, она слушала дальше.

– Живу я здесь один. В квартире появляюсь поздно ночью. Девушки, женщины или внебрачных детей у меня нет. В этом плане я биографический голодранец.

Он просиял задорной улыбкой после этой фразы.

Фадэра сделала огромный глоток, так что всё содержимое чуть не пролилось мимо рта.

С этими словами Раина последняя капля напитка соскользнула с края чашки и упала прямо на язык Фадэры.

– Можно ещё?

– Странно, я, по-моему, не прерывался? – заподозрил неладное Раин.

– Нет, я просто хочу ещё напитка, – смущаясь, сказала Фадэра. – От него мне становится намного легче.

– Аха! Изумительно. Говорил же, что он тебе придётся по вкусу. Хорошо, возьми мою чашку, я практически к ней не притронулся из-за твоих расспросов, – полный радости, он протянул ей свою чашку.

– Не стоило, но спасибо, – она кивнула головой в знак благодарности.

– А ты знаешь, что у индейцев существует такое поверье. Если спутник берёт чашу хозяина, то он должен рассказать всё про себя, иначе спутник теряет расположение хозяина. Мне неинтересно знать про тебя ничего, но таковы обычаи.

– И ты в это веришь?

– По крайней мере, я это соблюдаю. Если тебе открыли двери дома, изволь и ты открыть дверь в своё сердце,– он пронзительно посмотрел на Фадэру.

– Если хочешь, я могу для простоты действия задавать тебе вопросы.

Она понимала, что молчать сейчас было бессмысленно, а уходить ещё неприличнее. Страх унижения перед своим уже высмеянным прошлым ещё остался, но что-то в ней на тот момент было, что позволило решиться на разговор – это чувство новизны.

– Я согласна. Задавай.

– Откуда ты?

– С Кубы. Имею двойное гражданство.

– Что ты делаешь в Иерусалиме?

– Учусь на художника в академии Бецалель, там же и живу в общежитии.

– Зачем ты пришла ко мне?

Фадэра подавилась, она не могла сказать ему просто, что она пришла к нему только потому, что её мучила бессонница, это было бы глупо… и неправда. Она прекрасно умела размышлять, иногда даже мудро, но её никто никогда не учил формулировать мысль своих собственных чувств. И, как слепец, не знавший света, она начала искать его наощупь.