«Кто она?»

«Где ты?»

Потом я молча кричу на себя:

«Какое тебе дело?»

Глупая.

Мне всегда будет до него дело.

Возможно, эти песни не про меня. Возможно, он не подпишет документы, потому что волнуется о том, что я претендую на его гонорары. Не нужны мне деньги. Возможно, я должна ясно дать ему понять это.

Возможно, завтра я отправлю ему письмо по электронке.

Возможно, если он подпишет эту долбаную бумагу, я смогу продолжать жить дальше.

Звучит ужасно. Я предпочла бы загибаться здесь.

Нужно перестать надеяться, что однажды он вернется.

Возможно, он считает, что это я должна приползти к нему на коленях.

Возможно, мне и следует это сделать.

Возможно, я должна признаться.

Ведь на самом деле я не спала с тем парнем. Той ночью. Два года назад. Я позволила ему поверить в это. Позволила думать, будто я изменила. Позволила ему полагать, что та случайная связь осквернила его святилище. Позволила ему думать так, освободила его.

Потому что «Я люблю тебя, Белль. Но ненавижу свою жизнь» не совсем то, что я для него хотела. Никогда.

Я никогда не хотела лицезреть эту суровую оскорбительную терпимость. Это гнетущее зрелище с близкого расстояния, когда все, что мы приобрели, обременяло его своим постоянством. Я никогда не хотела заарканить его и удерживать против воли. Никогда. Я хотела взлететь вместе с ним. Но не таким стал наш брак.

Я сломала ему крылья, обременила его слишком тяжелым грузом, чтобы он мог подняться ввысь.

…

Я была равнодушна к встрече одноклассников, собираемой спустя десять лет. Я была и десять лет назад равнодушна к школе, едва сумев окончить ее после трудного года редкого в ней присутствия. Поехала я туда скорее из любопытства. И желания увидеться с прежними друзьями, с коими с тех пор не встречалась. И, если начистоту, из желания похвастаться мужем и стройностью, в то время как моя давняя конкурентка Лорен, девушка, которая превратила для меня начальные и средние классы в почти невыносимый кошмар, располнела раза в три.

Я уже упоминала. Я поверхностная.

Танцзал «Серебряная молния» в «Harrah’s» на Южном озере сотрясался от таких ретро-хитов как «Smooth» и «Say My Name», но, несмотря на экскурс по тропинке музыкальных воспоминаний, все остальное отнюдь не напоминало о том, какой была школа. Бессмысленной и скучной.

Кроме Элис, студентки по обмену из Германии. В год ее приезда мы сблизились, а после окончания потеряли связь. Она была там. Ее сопровождал брат Эммет, ужасно высокий, жутко молчаливый.

Мой спутник прилететь не смог. В последний момент он застрял в Лас-Вегасе. Или так я считала.

Мы пили. Много. Мы танцевали. Мы перекочевали со встречи в ночной клуб и увязли в напевающих и покачивающихся телах на танцполе. Нас утянули на мальчишник, нас угощали алкоголем. Я потеряла счет бокалам.

Я проснулась у себя в гостиничном номере. В нижнем белье. Рядом с мужчиной, не являющимся моим мужем.

Я знаю, каким все показалось Эдварду, стоящему возле нас, сжимающему в руке карту от номера, которую я оставила на всякий случай на ресепшене. Он не знал, что этим мужчиной является Эммет, что в ванной, прижавшись лицом к прохладному фаянсу унитаза, торчит Элис. Не знал, что в ванной валяется спутанным платье, насквозь мокрое после холодного душа, которым Эммет пытался привести меня в чувство.

Я не помню, сколько раз меня вырвало.

Я помню, как выкатилась из-под пухового одеяла, неуклюже свалившись на пол и вывихнув запястье.

– Какого черта, Белль?

Я ждала, когда на меня хлынет боль от вывихнутой руки. Но ее затмила волна тошноты. В голове начал монотонно стучать пульс. Но я не могла выдавить ни слова.

Это не то, чем кажется. Это не то, что ты думаешь.

Но я так и не произнесла ничего из этого.

А потом, вернувшись домой, я несла это бремя, не отказываясь от обвинений, брошенных мне в лицо. Когда он кричал и проклинал меня, когда схватился за меня руками и велел катиться в ад, а потом уехал. Оставив свои блокноты, полные нот и стихов, оставив ящик для инструментов со сверлами и зубилами, оставив свои DVD со «Звездными вратами» и безразмерные свитера с отверстиями для больших палец. Он все оставил.

Я до сих пор храню эти вещи. Я не спрятала их в коробку, не отвезла на склад, не выбросила.

Особенно тот свитер. Это последняя реальная его частица, которая у меня осталась.

Прошло уже целых два года. А он до сих пор хранит его слабый аромат. Настолько слабый, что, возможно, мне просто кажется. Возможно, я принимаю желаемое за действительное. Как помешанная, я храню свитер в большом пластиковом пакете и открываю его только в особых случаях. Я практически не дышу рядом с ним. Не хочу израсходовать полностью его запах.