Не знаю. Но это повод пойти и выяснить.

В комнату вошли служанки, и принялись суетиться вокруг меня. Тазик с горячей водой, волосы, лицо...

Не прошло и часа, как я была готова.

Правда, пришлось постоянно останавливать девушек, чтобы они меня не разукрасили, как куклу. Никакой краски для лица, никаких сложных причесок. Та же коса, может, чуть более сложно заплетенная, а брови и ресницы у меня и так черные. Ни к чему добавлять.

Платье тоже пришлось забраковать. Линетт выбрала мне очаровательное творение из шелка и кружев, ярко-голубого цвета, с глубоким вырезом и вышивкой жемчугом. Я понимала, что это вполне пристойно для появления при дворе, но...

Не могу я! Попросту не могу!

Наверное, у меня мещанские вкусы, но я решительно отложила платье, и выбрала из шкафа другое. Простенькое, темно-зеленое, из дорогого сукна, с закрытым воротом, без особых украшений, милое, но повседневное. В таких знатные дамы хлопочут по хозяйству, но уж точно не отправляются ко двору. В тон подобрала ленту и решительно отказалась от украшений. Ни к чему.

Линетт покачала головой, но настаивать не стала.

– Вета, ты уверенна?

– Мне так больше нравится. Прости, я понимаю, что ты старалась...

– Это неважно! Лишь бы тебе было удобно.

– Репутация семьи...

– Вета, репутация семьи Моринар такова, что ее твоими платьями уже не испортишь. И даже отсутствием платья. После Рамона-то...

Я улыбнулась. И только в карете поняла, почему было выбрано именно это платье.

Мать я никогда в простом наряде не видела. Всегда с роскошной прической, в дорогих, почти бальных нарядах, да и отец недалеко от нее ушел...

Внутренне я противопоставляла себя Оломарам. И выбирала не платье - броню. Вызов. Но примут ли его? И будет ли кому?

Зная его величество, я не сомневалась, мои родители живы, пока ему не мешают. А потом... судьба Артау в некотором отношении очень показательна.

***

Дворец жил своей жизнью.

Так же стояли перед входом гвардейцы, так же суетились придворные... единственное отличие - форма на гвардейцах была подозрительно новой, необмятой. Либо выдали новую, либо гвардейцы были из последнего набора. Который состоялся уже после бунта.

Мы с Линетт поднялись по мраморной лестнице, раскланиваясь со знакомыми. То есть она улыбалась и щебетала с каждым встречным, а я молчала и изучала людей.

Ничем они не отличаются от обитателей бедняцких кварталов. Две руки, две ноги... ничего нового или интересного, разве что кружев побольше.

Коридоры, тронный зал...

Войти туда мы так и не успели.

Вышедший из зала мужчина, лет пятидесяти на вид, вдруг схватился за сердце, пошатнулся, и начал оседать на пол, серея лицом.

Сколько можно увидеть за секунду? Но как-то все отпечаталось в мозгу. И мужчина в кирпично-красном камзоле, и капельки пота на его висках, и придворные, которые шарахнулись в сторону, и Линетт, вытянувшая руку, чтобы остановить стражников, и даже паж, который метнулся в двери зала... Секунда, не больше, была у меня на осознание и принятие решения.

Что мне оставалось делать?

Только шагнуть вперед, и призвать свой дар.

И сила откликнулась. Послушно хлынула в руки, окрасила румянцем щеки, забегала золотистыми искорками по пальцам, и даровала прозрение.

Разрыв сердца.

Да, так бывает, когда сердце не выдерживает нагрузок, и рвется, словно старая тряпочка. И спасти человека нельзя. Если просто надрыв - тогда да, шансы есть, а если как сейчас...

Почти мгновенная смерть.

Почти...

Пара секунд у меня все же была, и я впечатала правую ладонь в грудь умирающего, как раз над сердцем...

Сила хлынула потоком. Легко, весело, даже игриво, как бы это не звучало в данных обстоятельствах, искры слетали с моих пальцев сотнями, почти сливаясь в лучи золотистого света.

И в такт их движению начинало биться сердце, сратались края порванной мышцы, весело мчалась по телу кровь...

Раньше я бы даже пытаться не стала. Нет, стала бы, вычерпала бы себя до дна, но вряд ли получилось бы что-то... подобное.

Я же помню, как принимала роды у госпожи Лиот! Там был куда как более простой случай, а я вымоталась так, что не могла дойти до дома... А что сейчас?

А сейчас срастались края порванной мышцы... вот так, еще чуть-чуть, и закрепить, чтобы не повторилось в ближайшие лет двадцать. А лучше - вообще никогда, пусть выбирает себе другую смерть.

Минута, вторая... все.

Золотистые искры перестают плясать на кончиках моих пальцев, я убираю руки, поворачиваюсь, чтобы передать больного на руки кому-нибудь еще, и словно на копья, натыкаюсь на людские взгляды.

Я ведь не смотрела, что происходит. А пока я лечила этого мужчину, двери тронного зала распахнулись, и высыпавшая оттуда толпа во главе с королем, окружила нас. На меня смотрели жадно, хищно...