– Извини, что вывалил вот так.
– он похлопал меня по плечу.
– А теперь пойдем, нам пора. Хотел еще угостить тебя чашечкой кофе, но ты слишком долго одевалась.

– Подожди!
– я вскочила.
– Ты только что перевернул с ног на голову весь мой мир, а теперь заявляешь, что нам пора? Ничего не объяснив? Ты...

– Ну, успокойся.
– В один миг Тристан оказался рядом и осторожно меня обнял.
– Перестань вырываться, кимоно помнешь. Не плачь, моя девочка, всё это пыль...
– он прикоснулся кончиками пальцев к моей мокрой щеке.
– Нимэйн очень тебя любит, поверь. У нее есть все твои фотографии.

– Мою мать зовут Нимэйн?
– как сделать так, чтобы не дрожали губы?

– Похоже на Наоми, правда?

– А отец? Мне сказали, они с мамой уехали. Бросили меня, когда я была совсем маленькой.

– О твоем отце я ничего не знаю. Только то, что он умер. После его смерти Нимэйн вернулась домой...

Моя мать жива, она - сидхе, а отец мертв... Так и с ума недолго сойти. Увижу Никодима - всю душу вытрясу. Почему меня держали в неведении, как последнюю дурочку? Что я им такого сделала?

– Ты же говорил, что сидхе могут иметь детей только по какой-то там вашей программе, а мой отец точно был человеком.

– Любовь твоих родителей достойна отдельной поэмы. Им никто не мог противостоять.

Ладно. Всё это требует тщательного осмысления, а сейчас некогда. Вернемся, устрою допрос этому лукавому сидхе. Клещами буду тянуть. Но была еще одна мысль...

– Портрет тут ни при чем, да?

Тристан обернулся от двери.

– Что? Какой портрет?

– Бэлль Морт. Ты понял, что в корпусе Фиан узнают дочку Нимэйн. И почему это должно прокатить в качестве твоей девушки? Если я так похожа на мать, нельзя же...

– Я же сказал: всё объясню потом.
– почти грубо оборвал Тристан.
– Пошли! Опаздываем уже.

В Эрмитаже нас принимали, как каких-то королевских особ. Подходили, негромко и почтительно говорили с Тристаном, мне - кланялись и подносили маленькие подарки.

Все эти хэйянские церемонии были в новинку. Если подумать, я вообще впервые попала на такую тусовку... Яррист по выставкам да театрам не ходил, да и никодима представить на светском рауте, при всем желании, не получалось.

Я решила пройтись по залам: увидеть подлинники работ, знакомых только по альбомам, было здорово. Но в то же время было интересно смотреть и на гостей. Люди - поодиночке, группами и парами, целый выводок сидхе, разодетых, как стайка пестрых попугаев: тут и цепи с кусочками меха и шелка, и брутальная черная кожа с заклепками, а прически я только в модных журналах и видела. Зря боялась, что в традиционном японском наряде буду бросаться в глаза...

Нибелунги высились над пестрой толпой, как гранитные памятники на кладбище. В одинаковых, тускло-серых, отдающих металлом костюмах, разумеется, при оружии. На шеях поблескивают платиновые цепочки, манжеты рубашек застегнуты бриллиантовыми запонками. Бороды заплетены в косички.

Наконец объявили об открытии перформанса, и все повалили в главный зал.

Сначала было непонятно, что там происходит. Зрители выстроились вдоль стен, а на большом постаменте в центре расположились несколько девушек и парней - сидхе. Издалека казалось, что на их совершенных телах - обтягивающие трико, но Тристан объяснил, что это голографическая нано-краска.

Сидхе были раскрашены с ног до головы, включая лица, и представляли собой живые картины. Публике полагалось ходить вокруг и смотреть на фигуры.

Через некоторое время заиграла музыка, а сидхе, выстроившись в ряд и обняв друг дружку за талии, составили единое полотно. Поменялись местами - другое, затем третье... Их движения завораживали, как калейдоскоп. С каждым поворотом - новый узор. Публика рукоплескала.

– Картины, составленные из живых тел, символизируют быстротечность и мимолетность бытия, зыбкость мироздания, где всё подвержено изменению, распаду и, в конце концов, смерти...
– голосом гида вещал на ухо Тристан.

...Последнее полотно рассыпалось, краска на телах потускнела, затем исчезла совсем, будто впитавшись в кожу, и публике явились прекрасные нагие тела в первозданной красоте. Но вдруг... Модели начали корчиться, кожа с них начала слезать, растворяться, будто под струями кислоты. Обнажились мышцы, затем исчезли, слой за слоем, и на подиуме в живописных изломанных позах застыли чистые, будто выбеленные солнцем, скелеты. Гости онемели от изумления, но через мгновенье пришли в себя и разразились овациями.