– Что? Иду есть.

Он смерил ее оценивающим взглядом.

– Они приносят еду в номер. Я оставил тебе деньги на папке с меню.

Гермиона собиралась сказать ему, что и так отлично это знала и просто хотела пройтись, но передумала. Ведь ее ответ обязательно бы привел к перепалке, а они только начали разговаривать друг с другом. Поэтому она отвела глаза и стянула ботинки.

– Где ты был? – он пять часов бродил по незнакомому городу, и это было странно.

Малфой всегда так делал. Исчезал на некоторое время. Иногда всего на пятнадцать минут, но чаще всего отсутствовал несколько часов кряду.

– Гулял, – Малфой пожал плечами, взглянув на нее поверх расписания поездов.

Они смотрели друг на друга и молчали, и в голове у Гермионы пронеслось множество мыслей. Она не могла уловить ничего конкретного, кроме настойчиво бьющегося в мозгу вопроса: что же ей надо сказать. Вроде бы удачный момент поднять тему и все прояснить, но Гермиона сомневалась, что ей было что говорить.

Всё так, как есть: она получила то, чего хотел он, но не совсем то, чего желала сама. Хотя, по правде сказать, Гермиона не была до конца уверена, чего же именно она от него хотела, но это был не секс. Ну… не просто секс.

Пауза затянулась, никто из них не дышал и не издавал ни звука, пока Малфой наконец не вернулся к расписанию и не опустился на кровать. Он не хотел обсуждать произошедшее. И Гермиона впервые в жизни вполне была с ним согласна.

– Нам нужно подумать, как лучше связаться с Виктором.

– Ты ведь спала с ним?

– Что?

Потом она прокручивала его слова в голове снова и снова, анализируя тембр голоса, вероятные акценты и возможные скрытые смыслы.

– Я пытаюсь понять, насколько сильно он захочет тебе помочь.

– Этот вопрос было необязательно задавать, Малфой. Если ты хотел знать о наших отношениях, стоило просто спросить.

– Грейнджер, не будь ханжой. Это обычный вопрос.

Она вспыхнула, и как бы то ни было раньше, но сейчас у него были причины так ее называть.

– Не твоего ума дело.

– Не велика важность…

– Ты когда-нибудь спал с Панси Паркинсон?

– Да.

Что ж. Она не думала, что он ответит, а ведь именно его молчание должно было стать иллюстрацией ее мысли.

– Да ладно? Панси Паркинсон? – Гермиона поморщилась.

Малфой фыркнул.

– Я тебя умоляю. Ты спала с болгарским хрюкающим самцом, и у тебя еще хватает наглости критиковать мой вкус?

– Виктор очень приятный парень…

– Значит, все же да?

– Что?

– Ты с ним спала.

– Я этого не говорила, – он покачал головой и снова уткнулся в расписание. – Я даже не…

– Эй, если тебе такое нравится… – Малфой пожал плечами и снова качнул головой.

– Пфф. Не тебе об этом говорить. Виктор отличный парень. А Паркинсон разгуливала с тонной макияжа, в одежде, больше подходящей той словацкой проститутке, готовая переспать ради денег и имени, но эй… если тебе такое нравится.

Он поджал губы и, перекатившись на спину и скрестив ноги в лодыжках, взглянул на Гермиону.

– Закажи себе еду и займи рот, Грейнджер. Ты мне больше нравишься, когда молчишь.

– А ты мне больше нравишься, когда тебя здесь вообще нет.

– Ха. Чтобы могла помереть с голоду?

Она сердито на него посмотрела.

– Придурок.

– Пелотка.

– Задница.

– Идиотка.

– Я терпеть тебя не могу.

Он поднял телефонную трубку и протянул ее Гермионе, пять долгих ударов сердца не отводя глаз.

– Я думаю, ты обманщица.

Это волшебная традиция целовать обманщиков.

Она покраснела, он ухмыльнулся.

День восемьдесят третий; 12:27

– Неужели так всё и было?

– Да. Я рос вполне нормально. Не было ни избиений, ни убийств в гостиной, ни даже пыток в подземельях… насколько я знаю. Мои родители действительно любят друг друга, просто не выставляют это напоказ. У меня властный отец и чрезмерно заботливая мать, и именно такой была моя жизнь. Мое детство. А теперь отдай пульт.

Они ухитрились заселиться в дешевый отель, в номере которого был телевизор, хотя тот и транслировал всего несколько каналов. Малфой, в свою очередь, умудрился приобрести новую привычку.

– Значит, тебе не угрожали Пожиратели Смерти…

– Угрожали? Грейнджер, люди, которые были и есть Пожиратели Смерти, посещали в Мэноре балы, ужинали с нами за одним столом и баловали меня на каникулах. Это являлось обычным делом. Всё было именно так. Я так вырос, и это было нормально. Для других это звучит ужасно: ребенок, что воспитывался в такой обстановке, и которого направляли по стопам отца, учили геноциду и разрушению мира. Но так обстоят дела в любом деле, где на вывеске значится «кто-то и сыновья»…