– Не было бы, если бы парень взял себя в руки и объяснил бы, что произошло на самом деле. Да и разве прецедентное право распространяется на военный трибунал?

– Хороший вопрос. Это тоже следует выяснить. Именно поэтому дело и должен был разбирать либо командующий эскадрой, либо законники, но никак не боевые офицеры вроде нас с вами… Будьте так любезны, запишите ваш вопрос и еще отметьте где-нибудь, что нам нужно медицинское освидетельствование Уильяма Бадда.

– Это ещё зачем?!
– армейский, видимо, надеялся побыстрее затянуть петлю и бежать за орденом. И это он называет судом? И ещё сам рвался в судьи?!

– Ну как же. Должны же мы знать, мог или не мог он взять себя в руки.

– Вы полагаете, это в компетенции судового лекаря?!

– Мне не хотелось бы искать врача в ближайшем порту, но если потребуется, я сделаю это. На меня возложили обязанности судьи, я намерен исполнять их должным образом, - армейским засмеялся дробным мелким смешком, - Я разве сказал что-то смешное?

– Нет-нет! Просто радуюсь, что избежал судейских обязанностей…

– Правильно делаете, - адмирал вздохнул и перешёл к сто тридцать шестой строчке списка. Снова замелькали имена людей, оторванных от своих близких и от привычных занятий, здоровых и не очень, полезных на корабле и совершенно никчёмных… Всеми ими он всё это время командовал, не задумываясь, кто они и откуда, кто порядочный человек, а кто способен затащить сослуживца в петлю. Теперь служить на “Неустрашимом” станет ещё немного сложнее.

***

Капитан с судьями вернулся, когда списки матросов только что были рассмотрены, и второй помощник с начальником морской пехоты перешли к унтер-офицерам. Адмирал смотрел в одну из верхних строчек и никак не мог соотнести запись с человеком, которого он знал.

– Вы вовремя, господа. Боюсь, в списках какая-то ошибка. Джон Клэггарт, так ведь звали каптенармуса?
– капитан кивнул, - Здесь написано, он был судим за мошенничество.

– Всё так, никакой ошибки.

Некоторое время адмирал молчал. Он старался сформулировать следующий вопрос, не пользуясь тортугским диалектом.

– Начальник корабельной полиции, ответственный за дисциплину, в чьём распоряжении был штат капралов, был судим за мошенничество?

– Он делом доказал, что достоин занимаемой должности, - капитана Вира было трудно смутить, хотя именно сейчас очень хотелось.

– Допустим. Допустим, командовать и наказывать он умел. Но как же вы принимали на веру его донесения?

– Позвольте, он предоставил улики и я тут же вызвал матроса на очную ставку, - за этот вид оскорбленной невинности с капитаном захотелось обойтись точно так же, как давеча обошлись с каптенармусом, но случай был не самый подходящий.

– Да, две гинеи, которые в его донесении стали французскими деньгами… Прекрасный повод для очной ставки, которую никто, кроме вас, не видел.

– Вы полагаете, я вводил собственных судей в заблуждение?!
– капитан начинал горячиться.

– Полагаю, следует приступить к поискам второго свидетеля. Боюсь, списки принесли совсем немного пользы. Думаю, мы обязаны начать допрос тюремных капралов, а там уже перейти к остальной команде, если это потребуется.

Было бы проще найти второго свидетеля, если бы на “Неустрашимом” сослуживцев знали по именам, а не по кличкам. Ну, или хотя бы, если бы Крыса был внешне похож на крысу. Кто из здоровяков получил столь ласковое прозвище, сказать мог разве что Бадд. Другому матросу он, может быть, и назвал бы провокатора, но белые парики, собравшиеся его судить, очевидно, не заслужили доверия старшего фор-марсового. Пришлось собрать вооруженных молодцов в коридоре и вызывать по спискам. Если у капитана Вира еще оставались надежды скрыть инцидент от матросов, они должны были рассеяться сейчас. Адмирал уже понял, что выдавать матросам какие-либо подозрения здесь считалось дурным тоном, но выбор был между правилами приличий и добросовестным расследованием. Он выбрал второе и считал выбор правильным. Взгляды капитана и остальных судей намекали, что это не так, но вслух никто не возражал и не мешал допросам.

Первый допрашиваемый на роль провокатора не годился. Не та комплекция, чтобы лезть в темноте на носовой руслень (по правде, и не та, чтобы стоять на карауле в трюме, не скребя затылком потолок). К тому же взгляд последнего прессованного, хотя по спискам великан значился добровольцем. Обычно, тюремщики быстрее прочих привыкали к своей должности. Обязанность чистить гальюны компенсировалась правом измываться над арестантами. Но для этого парня и то, и другое было осточертевшей повинностью. Он бы ушёл со службы или даже дезертировал, если бы верил, что может найти другую работу. И когда шёл во флот явно мечтал о чем-то другом. Но отсутствие опыта мореплавателя и грозный вид определили ему положение нисколько не подходящее его характеру. Каптенармус обычно благоволил к подчиненным (хотя и их под настроение мог поучить стеком), но Великану его благоволение было даром не нужно. Едва ли он согласился бы на авантюру с гинеями.

На первый вопрос, как и ожидалось, он ответил, что после отбоя сразу лег спать. Сообщил так же, что ночью не просыпался и, что кто-то из сослуживцев покидал спальню, не слышал. Адмирал перешёл к следующему вопросу.

– Вам известно, как складывались отношения подсудимого с каптенармусом?

– Нет, сэр.

– Вы уверены? От вашего ответа зависит жизнь этого человека.

Великан нахмурился.

– Я не знаю, сэр. Каптенармус был… - капрал старательно подбирал слово, - Матросы его не любили. А этот вроде и нет, сэр, он всем улыбался и каптенармусу улыбался.