– Ну, это суд решит, - второй помощник не стал уточнять, что, по его мнению, один дегенерат убил другого, а третий не вмешался, - Когда примерно мы присоединимся к эскадре?

– К эскадре?
– растерянность капитана стала совсем уж мальчишеской. Он что, свой любимый устав забыл?

– Дела об убийствах офицеров и унтер-офицеров разбирает адмирал, командующий эскадрой.

– Да, конечно. Но дело исключительное, среди матросов зреет недовольство, а туман мешает скорому продвижению. Полагаю, в таких случаях, капитан корабля вправе сам созвать военный суд.

Он с ума сошёл? Исключительные дела как раз командующий эскадрой и разбирает. Почему спешка? Неужели недовольство сильнее, чем после смерти Дженкинса? Или Убогий в камере ещё кого-нибудь убьёт? Кстати, большое спасибо, лейтенант Сеймур за ценную находку… Хмурьтесь, хмурьтесь. Кто настоял на том, чтобы притащить на “Неустрашимый” этого умалишённого?

Тем временем капитан продолжал.

– Сейчас мы дождёмся медицинского заключения и начнём заседание.

– То есть всем присутствующим отведены роли судей, я правильно понимаю, сэр?
– адмирал прежде не пользовался даже правом вздёргивать пиратов на рее, возил пленных на суд в порт, что однажды сыграло с ним злую шутку. Не потому, что он боялся ответственности, а потому что верил, что каждый должен заниматься своим делом: боевой офицер сражаться, судья судить, палач казнить… Он привык иметь дело с вооружённым врагом в бою, сдавшихся или взятых в плен следовало передавать в руки законников. И вот на него пытаются взвалить дело, которое должны решать профессионалы совсем иного профиля.

– Вы можете отказаться, адмирал. Я позову вместо вас лейтенанта Ретклиффа или лейтенанта Редбёрна…

Норрингтон, хотя и видел всех офицеров каждый день, с трудом вспомнил обоих. Хотя, казалось бы, не такие они были тихие и неприметные, как вот этот армейский, чьей фамилии так и не удалось запомнить за всё плаванье. Один молодой, другой чуть ли не ровесник Датчанина. Кажется, кто-то упоминал, что Ретклифф сам надеялся на пост второго помощника. И чтобы теперь заменил в суде? Успеешь заменить адмирала, мальчик. Редбёрн… Редбёрн… Кажется, он начал во время пирушки разговор о мятежах. Или нет? Странновато, что в свои годы он не дослужился хотя бы до лейтенанта-коммандера. Ну, допустим. Есть люди без амбиций. Возможно даже, честно служит, но связей не хватило, ладно… Нет. Не ладно. Судить доверили ему. Значит, он должен с этим справиться. Неожиданная обязанность, но он не вправе переложить её ни на кого другого.

– Я не это имел ввиду. Прошу меня извинить, но, кажется, один из нас армейский офицер, а не флотский?

– Но ведь закон, устав не говорит, что армейский офицер не может быть судьёй, - в этом Вир был, конечно, прав. Но всё же…

– Но всё же, при всём моём уважении, это дело сугубо флотское…

Неловкую ситуацию разрешил сам армейский:

– Я не буду судить, я лишь задам подсудимому пару вопросов.

Капитан кивнул и снова вызвал вестового. Поколебавшись, он велел Альберту привести мистера Флинта. Кормчего… А чем вдруг стали плохи офицеры? Не выбрал между Ретклиффом и Редбёрном? Не помнит, у кого из них сейчас вахта? Кстати, разве Флинт сейчас не на вахте? Впрочем, капитану решать. Когда Альберт вышел, мелькнула мысль, что надо бы кому-то сообщить Очкарику, что его… ну да, любовник, погиб. Нехорошо, если парнишка узнает одновременно со всеми и чем-то себя выдаст. Придумать какой-нибудь невинный предлог, пока Альберт не привёл Флинта… Капитан, наверно, не оценит, если команда узнает о случившемся до окончания суда, но едва ли Очкарик тут же побежит делиться со всеми новостью… Он не успел придумать предлог. Вошёл лекарь, неправдоподобно быстро управившийся с медицинским заключением, а вскоре явились и Альберт с Флинтом. Заседание началось.

Капитан Вир занял место у правого борта, «судей» посадил у левого. Снова привели подсудимого. Вид у парнишки по-прежнему был совершенно потрясённый. Капитан заговорил, что удивительно, не упоминая “ангелов сражающих”, напротив неожиданно сухо и сжато:

– Каптенармус доложил мне, что подсудимый уличен в распространении недовольства среди матросов, принятия стороны врага, попытке организации мятежа…

– Нет!
– подал голос подсудимый, но косых взглядов судей хватило, чтобы усадить его на место и заставить замолчать.

– … И попытке подкупа матросов французскими деньгами. Я велел подсудимому отвечать. Сначала он заикался, а потом ударил Джона Клэггарта в лоб. Дальнейшее вам известно.

Лейтенант Сеймур кивнул и повернулся к подсудимому:

– Капитан Вир закончил свою речь. Всё было так, как он сказал?

– Да, - теперь голос подсудимого звучал как будто спокойнее.

– Вы знакомы с военным уставом?

– Да.

– И знаете, какое вам полагается наказание?

– Да.

Второму помощнику показалось, что парень хочет что-то добавить, но он старается отвечать кратко, зная о своём недостатке. Тем проще было записывать. А лейтенант Сеймур продолжал.

– Тогда почему вы сделали то, что сделали?

Боясь сбиться, парнишка заговорил быстро, как ученик, отвечающий наскоро выученный урок, который опасается забыть, не договорив. Записывать стало труднее. Адмирал сокращал слова и думал, какая всё-таки тварь успела так промыть мозги несчастному Убогому?