– Расскажите, что произошло.

И допрос Крысы показался забавным эпизодом. Выслушивая капрала, все гадали, что можно пропустить, слушая ютового, думали, что не стыдно записать. В обоих случаях вывод напрашивался самый безжалостный: записывать всё.

О своей просьбе лейтенант пожалел почти сразу, после слов ютового “всё началось ещё месяц назад”. Должно быть, Очкарик был очень одинок, даже в компании своего любовника, и теперь изливал душу перед трибуналом, будто каялся перед высшим судом. Во всех подробностях рисовалась картина его взаимоотношений с Клэггартом, от первых знаков внимания и до недавнего охлаждения.

За эти минуты Джеймс узнал о возможных взаимодействиях двух мужчин больше, чем за всю жизнь. Несколько раз хотелось остановить матроса, но история Бадда была тесно вплетена в собственную историю ютового. Одна не состоялась бы без другой. Финал этого уродливого романа адмирал слышал в лазарете. Он старался не вслушиваться в подробности и решать, что делать дальше. Очкарик вознамерился влезть в петлю? Или отвести внимание от убийства? Сейчас ютовый превратил процесс в собственный спектакль, какие роли в нём отведены другим участникам? Тем временем история подошла к концу. Очкарик повернулся к потрясённому фор-марсовому.

– Я виноват перед вами обоими, Билли. Я никогда не хотел, чтобы так всё обернулось. Я бы всё сделал, чтобы это изменить, - Бадд, всё ещё с изумленным видом, кивнул. Ютовый перевёл взгляд на капитана, - Сэр, я рассказал всё, что знал. Если других вопросов нет, позвольте мне увидеть тело, - Вир замешкался. В уставе подобное не обговаривалось, - Прошу вас, сэр. Я даже не сказал Джону, что люблю его. Даже ни разу не назвал по имени.

Капитан беспомощно посмотрел на офицеров. Наткнулся на тяжёлый взгляд Ямайца. Адмирал сейчас понял, что и сам ни разу не сказал Элизабет, что любит её. Даже делая ей предложение. И, может быть, это определило нынешнюю судьбу обоих. Капитан не мог прочесть его мысли, но уловил что-то. Изящная ручка в очередной раз нервно дёрнулась, будто пытаясь отмахнуться и от ютового, и от его истории, и от всего суда.

– Идите. Альберт покажет вам, где труп.

Очкарик прикрыл глаза и кивнул. Да. Тело его любимого теперь именуется трупом. Он и сам это знал.

– Спасибо, сэр.

Капитан вызвал вестового и тот увёл Очкарика, но его горе будто осталось висеть туманом в воздухе капитанской каюты. На некоторое время вместе с ним повисла тишина. А потом и то, и другое начало рассеиваться.

Сначала кем-то пророненное “мда”, потом нервные смешки.

– Ну и подарочек вы нам преподнесли, адмирал… - позволил себе Сеймур.

– Преподнёс, но не такой как вы.

Адмирал имел в виду и реплику, за которой последовала исповедь несчастного ютового, и лично Бадда, но надеялся, что до Убогого второй смысл не дойдёт. Незачем обижать беднягу, достаточно ему потрясений на сегодня. Но злость не дала промолчать в ответ на фразу Сеймура. Разумеется, он сам не ожидал, чем обернётся и его просьба, и появление Бадда на борту “Неустрашимого”, но косвенно лейтенант был виновен во всём, что творилось сегодня. Неплохо было бы ему это помнить.

Сам адмирал чувствовал себя хуже некуда. Меньше всего на свете он хотел, чтобы обречённых на корабле стало двое. Как будто его судьба хотеть как лучше и делать в разы хуже. Но он, как и Сеймур, даже не предполагал, чем всё обернётся. Очкарик мог дать показания, скрыв свои отношения с Клэггартом или свалив всю ответственность на покойника, но не захотел. Джеймсу не хватило воображения представить себя на его месте. А если бы представил, что бы он мог сделать? Не тащить в суд? Разве жизнь Бадда менее ценна, чем жизнь этого парня? Хотя помогут ли эти показания Бадду?

Капитан принял первое разумное решение за день и позволил продолжить заседание на другой день.

***

Уставшие офицеры молча расходились по каютам. У Норрингтона была соседняя с каютой Сеймура. Адмирал уже думал пожелать этой заразе вслух спокойной ночи и много чего другого про себя, но Сеймур заговорил первым.

– Так мальчишка не врёт, вы видели эту парочку в лазарете, адмирал?

Уже за тон вопроса захотелось уложить лейтенанта спать одним ударом. Но это привилегия Бадда.

– Да, видел. Это всё, что вы хотели спросить, лейтенант?

Теперь он сам видит, что надо было донести. Остался бы жив Дженкинс, не попал бы под суд Бадд, Очкарик бы отправился в петлю, но на его душе одним грехом было бы меньше. Нечего было жалеть его молодость, а Клэггарта и не было жалко. Ещё одно неверное решение. Можно признать, но изменить поздно. Так что понадобилось Сеймуру? Еще раз напомнить, из-за кого сейчас происходит весь процесс? Джеймс вспомнил, что уже обдумывал всё это в лазарете. До допроса Очкарика у него еще были сомнения, но теперь ясно осознавал, что ошибся. Его решение молчать никого не спасло. Ни одного человека. Если это же сейчас скажет Сеймур, будет совершенно прав, но на одного пострадавшего станет больше.