Дойл снова тяжело выдохнул и поднялся. Потянулся за графином вина, но не успел его взять -- снаружи раздалось явственное поскребывание. Кто-то хотел войти в его шатер.

Глава 16

Джил сообразил метнуться к выходу и выглянуть за полог. Дойл напрягся.

 -- Милорд, -- мальчишка обернулся, -- там старуха. Она говорит, что служит леди Харроу и что у нее до вас дело.

 -- Пусть войдет, -- велел он, не обращая внимания на то, что сердце пропускает несколько ударов.

Старуха вошла и сразу же поклонилась почти до земли. Она была уже очень стара, ее кожа была желто-серой, изборожденной морщинами. Глаза глубоко западали в глазницах, но блестели оттуда очень живо.

 -- Простите, высокий лорд, что беспокою вас, -- проскрипела она.

 -- Тебя послала госпожа?

 -- Никак нет, высокий лорд, -- старуха пошамкала губами, словно бы в задумчивости.
– - Моя леди не знает, где я. Но я не могла промолчать, милорд. И вы -- послушайте старую Милу. Моя леди так упряма и горда -- точно как ее отец.

Дойлу хотелось бы поторопить старуху, но он не стал этого сделать, просто сложил руки на груди и приготовился слушать. Порой Шило притаскивал ему таких старух -- наблюдательных, все знающих. Поторопишь такую, начнешь задавать лишние вопросы -- и она запутается в собственных мыслях, язык ей откажет, разум помутится. Их нужно было просто слушать -- и тогда они рассказывали то, чего не мог рассказать никто другой.

 -- Вы думаете, милорд, я выжившая из ума старуха?
– - она подняла на него свои блестящие глаза.
– - Я знаю мою леди с колыбели. Когда сегодня она вернулась в свой шатер -- как она плакала, милорд.

Дойл скрипнул зубами и напомнил себе о терпении. Она все расскажет. И о том, почему плакала леди Харроу. Она для этого пришла.

 -- Как она была испугана.

 -- Что ее испугало?
– - мягко спросил Дойл.

 -- Крики, милорд, -- старуха потрясла головой.
– - Жуткие крики. Они были страшны. А ваш голос -- еще страшнее. Как будто враг всему живому из своего логова вышел. Так она сказала.

Лекарь говорил, что леди Харроу ушла, чтобы найти его. Со своей старой служанкой она подошла к его шатру -- и, очевидно, выбрала для этого тот самый момент, когда он беседовал с Ойстером. Что именно она услышала -- было угадать сложно. Но это испугало ее -- женщину, живущую с уверенностью в том, что казни, да еще и прилюдные -- это слишком жестоко.

Шатер Дойла, как и всегда, стоял на некотором отдалении. Он позаботился о том, чтобы Ойстер никуда не сбежал -- но не имел возможности выставить внешнюю охрану. Никто не помешал леди Харроу подойти к шатру, а потом в ужасе убежать прочь.

 -- Моя леди кажется сильной. Но на нее легло слишком тяжелое бремя. Как она могла не испугаться, когда у нее перед глазами встали крики людей из ее деревень, -- старуха наклонила голову.

 -- За то, что ты рассказываешь это мне, в тайне от своей госпожи, -- медленно произнес он, -- тебя бы следовало высечь.

Старуха улыбнулась тонкими губами:

 -- Я так стара, высокий милорд, что мне ни плеть, ни смерть не страшны. Мне страшно только, что я умру, и никто не защитит больше мою леди.

 -- И ты полагаешь, -- он напрягся и вспомнил имя, которое она называла, -- Мила, что я ее смогу защитить?

 -- Я хоть и стара, но не ослепла, высокий лорд, -- ответила она.

Это он тоже чувствовал -- цепкий, пронзительный взгляд. Что она заметила -- один Всевышний знает. Но она была права.

Дойл снял с пальца золотой перстень, по случайности надетый сегодня, и протянул:

 -- Возьми, старуха. Моя благодарность.

Мила опять улыбнулась и покачала головой:

 -- На что мне ваше золото, милорд? В могилу его не заберешь.

 -- Тогда чего хочешь?

 -- Вы мне спасибо скажите, милорд, я и рада буду.

Дойл не мог бы объяснить, почему, но ему подумалось, что он охотнее дал бы три таких перстня и еще кошель золота, чем поблагодарил бы ее. Но он отбросил эту мысль и произнес:

 -- Спасибо.

Она опять поклонилась. Если бы люди Дойла не обыскивали комнату этой служанки, он заподозрил бы ее в ведовстве: слишком ярко блестели у нее глаза, слишком странно она улыбалась. Но у нее не нашли ни одной книги, ни одной травинки, ни одной черной свечи или каких-то других предметов для грязных ритуалов. И, в конце концов, будь она ведьмой, она едва ли стала бы привлекать к себе его внимание.

Когда она ушла, Дойл снова лег на тюфяк и закрыл глаза. На пир идти не хотелось, хотя и было необходимо. Мысли в голове скакали, как табун на выгоне, но он волевым усилием не позволял себе ухватиться хотя бы за одну из них. Нельзя размышлять серьезно, пока пульс бешено бьется. Он все-таки притянул к себе графин вина и сделал глоток прямо из него. Горло обожгло, и Дойл как-то отстраненно заметил, что ничего не ел.