-- Простите, леди...
– - был вынужден произнести Дойл, а в глазах леди Харроу мелькнуло что-то такое, что заставило его подумать, будто она угадала ход его мыслей и их содержание. Вслух она сказала:

 -- Временами трудно остановить работу воображения, уносящего нас далеко за пределы обыденной жизни.

Надеясь, что в полутьме кареты леди Харроу ничего не заметит, Дойл стиснул правую руку в кулак, словно таким образом пытаясь обуздать двух бешеных скакунов -- собственные мысли и желания.

 -- Верно, -- наконец ответил он, -- но между тем, я с огромным интересом жду вашего рассказа, леди.

Некоторое время она молчала, глядя куда-то поверх плеча Дойла, а потом заговорила:

 -- Я думала о том, милорд, что говорил мне однажды лекарь. "Вы, -- он тогда рассказывал мне о сущности денег и показывал старую книгу, где от руки искусный матер изобразил деньги наших предков, -- на Большой земле, верите в экономию и бережливость. А мы, на востоке, считаем, что благосостояние приносит не бережливость, а щедрость. Богат тот, кто щедр, и беден тот, кто скуп". Простите мне, милорд, это многословие, -- леди Харроу склонила голову, -- сначала я думала о том, от чего Его Величество может отказаться, -- Дойл кивнул, потому что размышлял как раз об этом, -- но потом стала размышлять, что он может приобрести.

 -- И что же?

 -- Купцов, милорд.

Дойл мотнул головой.

 -- Купцов?

На рынках Стении торгуют купцы Стении, изредка они привозят товары из Остеррада и соседних княжеств. В задумчивости Дойл потер подбородок. Он поощрял торговлю зарубежными товарами, но неохотно пускал чужих торговцев. При этом тот же эмирский шах душу продаст за то, чтобы открыть в Шеане два десятка лавочек со своими тканями -- Эмир наводнен ими, они становятся все дешевле. Илирия едва ли потратит на это даже мелкую монетку, ей хватает северных рынков. А вот Гостван может и заплатить за право продавать морскую рыбу в городах Стении.

Но насколько надежен подобный источник доходов? Предложи Дойлу что-то подобное один из советников, он восхитился бы идеей и ухватился бы за нее. Но эта мысль посетила хорошенькую головку леди Харроу. Насколько здравы ее суждения? Он повернул мысль и так, и эдак, в попытках найти в ней какой-нибудь изъян. Конечно, определенная опасность была очевидна. Купцы -- это потенциальные шпионы. Но они же -- неплохие заложники. Перестав тереть подбородок, Дойл начал массировать виски и пробормотал:

 -- Велите остановить карету.

Эмирцев пускать опасно еще и потому что они привезут с собой свои молельни. Храм будет в ярости. Но если эмирцев будет мало, они смогут молиться дома -- не гневя этим Всевышнего. Карета, дернувшись, остановилась, и Дойл резко выскочил наружу, не обращая внимания на боль в ноге, вскочил в седло и пустил коня во весь опор -- больше всего на свете он боялся, что потеряет хотя бы одну мысль в дороге.

Оказавшись в своих комнатах, он немедленно начал записывать расчеты, теснившиеся в его голове, и с каждой написанной строчкой все яснее видел, что у него в руках -- идеальное орудие для осуществления планов. Он получит деньги, так необходимые для проведения реформы, а вдобавок -- обогатит страну иностранными товарами, превратит соседей в союзников, причем этот союз будет освящен не клятвами и не словами, а золотом.

Как раз после Солнечного поворота можно будет собирать послов, чтобы к весне, не позднее, они привезли ответы. Тогда к осени можно рассчитывать получить деньги -- как раз для того, чтобы организовать сбор налогов.

Исписав несколько листов мелким почерком, Дойл удовлетворенно отложил перо и закрыл глаза, выдохнул. Потом крикнул Джила.

 -- Милорд?

 -- Ты проводил леди Харроу до дома?

 -- Да, милорд. И она просила передать вам...

Дойл открыл один глаз, но увидев, что в руках у мальчишки ничего нет, закрыл обратно, подумав, что завтра же с утра отправится к леди и извинится перед ней за свое бегство, а также, если она того пожелает, покорно признает умственные способности всех женщин мира.

 -- Что передать?

 -- Что она...
– - Джил замялся, вспоминая формулировку, -- глубоко рада тому, что ее глупые мысли показались вам столь значимыми и не держит на вас зла за поспешное исчезновение.

 -- Как она это говорила?

 -- Улыбаясь, милорд, -- похоже, мальчишка тоже решил ухмыльнутся, и Дойл протянул руку, чтобы зашвырнуть в него чем-нибудь, но нащупал только чернильницу и передумал.

На утро он, как и собирался, первым делом велел подать коня и поспешил к леди Харроу. Она встретила его в своей светлой гостиной, снова в темно-синем вдовьем платье. Прежде, чем он успел что-то сказать в свое оправдание, она спросила:

 -- Вы придумали что-то стоящее, милорд?

Он поклонился и произнес:

 -- Безусловно. Я сожалею, что вчера оставил вас на середине дороги, но то, что вы сказали, произвело на меня сильнейшее воздействие. Я должен поблагодарить вас и еще раз принести извинения.

 -- Это пустяки, милорд, -- леди Харроу жестом предложила ему располагаться, позвонила в колокольчик и велела принести вина.

Дойл сел на скамью, леди Харроу опустилась в небольшое кресло на витых деревянных ножках и задумался о том, что сказать. Кажется, вчера, засыпая, он представлял себе этот разговор, но сейчас не мог вспомнить ни единого предложения, ни единого удачного слова.