А потом они будут рассказывать свою версию истории, игнорируя существование написанной заранее картины. Краски потекли и потускнели от времени, и никто уже не смотрит на этот сероватый пейзаж как на что-то реальное и несущее осколки прошлого.

Аккуратно ступавшая меж обломков женщина в алом платке и агатовом платье во все глаза осматривала новообразованное кладбище. Перешагнула через проткнутую вилами девочку, нижняя часть тела которой превратилась в чёрно-бурое пятно со спутанными нитями одежды и мяса. Рядом из-под обломков торчала рука. Чуть в стороне – обугленные кости, к которым прилипли куски одежды. На дороге лежал заколотый ножом мужчина. Нож – не огонь.

А потом начнётся кутерьма: засудачат женщины на рынках, что безвинных соседей истребили вероломные демоны, священники и служители будут роптать на исчадий, в клятвенной молитве обязуясь изничтожить всех и каждого из проклятого рода, что посмел претендовать на священные земли. Наместники земель задумчиво почешут в затылках, вымеряя расстояние между погибшим городом и своими владениями. Кто-то здраво предположит, что злодеями могли быть разбойники. В период войны со страшным врагом люди объединяются только на бумаге, но при этом всегда находится тот, кто ищет выгоду в столь бедственном положении: разграбление незначительной деревеньки всегда можно списать на кровожадных демонов, и не имеет значения, что ранее в этом районе активность Спустившихся не наблюдалась.

Всё как обычно. Мир не меняется, лишь декорации передвигаются по сцене, да новые актёры вытесняют стариков, не способных справляться со своей ролью. Но раз так, почему кому-нибудь не проследить за последовательностью, не записать её для потомков, не разработать схему? И если во Вселенной существует всего несколько вариантов развития – пусть шесть, пусть десять, пусть даже двадцать – отчего мудрые до сих пор не научились высчитывать будущее по этим закономерностям? Или сам этот шаг не предусмотрен Мирозданием, а потому никогда не реализуется в пространстве?

Женщину в алом платке устроили бы оба варианта: что демоны с их озлобленностью на людей, что разбойничьи шайки - всё было лучше того, что она видела в сгоревшем городке. Мелкие детали, разлетевшиеся по уголкам разрозненными стайками, способные спрятаться от зорких глаз даже опытных служителей Lux Veritatis, сейчас медленно вплетались в холст истории канувшего в небытие селения людей. Почти нетронутых огнём мертвецов было мало, но по расположению их покорёженных тел, по их позам можно было смело заявить, что люди бежали не вглубь города, прячась от внешней угрозы, а наоборот – долой от центра, будто в нём распускался бутон последующих трагедий. Всаженные по самую рукоятку в податливые тела колющие и режущие предметы не были какими-то особенными, созданными для войны и разбоев. Нет, это самые обычные кухонные и столовые ножи, годные разве что для нарезки овощей, ножницы, даже иглы для веретен. Демоны не используют подручные средства во время нападения, да и разбойники, даже самые недалёкие из них, раздобудут оружие понадёжнее.

Люди сами закололи друг друга. Точно заражённые недугом безумства, они похватали первое, что лежало под рукой, и набросились на родственников и соседей. И это сейчас, когда в мире шла кровопролитная война со Спустившимися? Что это – сумасшествие, родившееся из страха перед устрашающим могучим врагом? Паника, переросшая в бесконтрольную ярость на тех, кто, будучи невинными, виделись нападавшим затаившимся злом?

А потом скажут, что это Судьба. И что такое Судьба: краски, застывшие на холсте, или процесс их растекания по нему? Но оба эти случая почти одинаковы, потому как любую картину можно переписать, неважно, насколько она завершена. Или Вселенная смешивает особые краски?

Женщина наблюдала все скрытые признаки, отчётливо видела их, а даже если бы и не была на это способна, главная деталь всё равно стояла на виду, будто ожидая, пока она её заметит. Обойдя закоченевший труп девушки, наполовину придавленной рухнувшей крышей, женщина с гримасой отчаянья вперила взгляд двуцветных глаз в фигурку юноши. Он встретил её растущие горечь и непонимание с равнодушием.

– Что ты наделал, мой мальчик? – дрожащим голосом спросила она.

– Заглянул им в душу, - ответил юноша. – И нащупал там столько страхов и предрассудков, что грех было этим не воспользоваться.

Женщина обвела взглядом результаты его трудов, и эта заполненная дымом и смертью сцена показалась ей сюрреалистичной. Но она была реальной, ибо женщина умела видеть сквозь иллюзии. И сейчас она видела не конец некогда живого и переполненного людьми селения, нет. Она видела, как её труды втаптывают в грязь. И внезапно это показалось ей таким закономерным и естественным, будто события ровно легли каждое в свою нишу, что не оставалось оправданий для гнева. В тот день она стала премного мудрее.

– Что за страшную иллюзию ты породило, дитя? – спросила женщина.

– Иллюзию? – усмехнулся юноша, наполовину отворачиваясь от неё. – Нет, матушка, иллюзии – лишь обман, и при должной проницательности люди учатся зреть правду через ширму. Мне это не подходит.

– Не подходит? – поражённо выдавила женщина, вглядываясь в дорогие сердцу черты.

Юноша тряхнул пепельной головой, которая как будто вобрала в себя белые и серые оттенки окружающего мира. В серо-синих двуцветных глазах его появилась усталость: объяснения столь простых для него и далёких от его матери вещей утомляли. А её утомляло ощущение неизбежности… и пугало то, как хладнокровно небольшая часть её разума встретила это.